Шрифт:
Дядя брался учить мальца — смышлён ведь, выйдет в духовные. Восстал дед Степан.
— Не отдам тебя, — сипел он, буравя пальцем Сашкину грудь. — Не отдам книжникам и фарисеям.
— Фарисеи — это кто?
— Мерзкие люди... Слуги сатаны, имя ему Вельзевул, князь тьмы, Гог и Магог.
Дед грамоты не знал и знать не хотел.
— Буквы — крючки, души православные ловить, — твердил он. — Божьи заветы позабыты, переврали их. Праведных книг нет.
Попам даны новые требники, исправленные по указу патриарха Никона [25] . Раскольники проклинают его. Сильное смущение произошло в умах православного люда. Дед не впал в раскол, послушно стал креститься тремя перстами. Не всё ли равно! Упрямые вон в леса бегут. Про себя издевался над клиром, над обрядом, но с церковью не порвал, дабы не причинить себе убытка.
25
Никон (до монашества Никита Минов) (1605—1681) — русский патриарх в 1652—1666 гг. проводник церковных реформ, ставших причиной раскола.
Торговлишка хирела, донимали поборы. Лабаз стоял близ ворот Кремля, за стеной сидели крючкотворы, измышляли — с кого сколько содрать. Грамотные...
— Выучились в мошну лезть... Жирные — не обхватишь. Не куют, теста не месят — пёрышко сосут. Худо ли! С чего толстеют? От гусиного молочка.
До сих пор в ушах Меншикова эти яростные слова. Дед царствовал в семье. Отец, мужик тихий и хворый, молчал, мать умерла рано.
Данила служил конюхом при дворце. Норовистый рысак зашиб его, сломал три ребра. Сашка помогал сызмальства. Носясь по базару с лотком пирогов, вжимал в кулак денежки, полушки, копейки и запоминал. Управлялся без грамоты. Складывал в уме, а отец делал бороздки на палочке-считалке.
Скоро цифры сами въелись в голову, только почти не пользовался ими. Всегда выручала память. Мог, отстояв в церкви чтение псалмов, отчеканить целые страницы.
Буквы в уме все до единой, а читать и писать невмоготу — всё равно как в лесу сквозь бурелом продираться. Выручает память.
— У меня тыща книг в голове, — похвалялся Данилыч.
В Ингерманландском полку, данном ему под команду, людей две с половиной тысячи, а он, почитай, половину помнит по именам. Диспозицию войск для боя нарисует мысленно. На карту взглянет разок — больше не нужна. Вся она отпечаталась в мозгу.
Кабы выучился, потягался бы с французом. В стыд бы вогнал инженера. Может, Вобана самого...
Ламбер, прибыв на службу, сразу завоевал сердце Петра — сноровкой, отвагой, весёлым нравом. Царь стал сиживать с ним ночами, запёршись, раскатав чертежи. Иногда, к вящей тревоге Данилыча, говорил с инженером по-французски, вспоминая уроки друга Лефорта да возлюбленной Анны Монс [26] . Разок даже лягушку попробовал в угоду французу. Правда, выплюнул сразу...
Ламбера не охладили ни климат российский, ни тяготы походные — погрузился истово в избранную для себя авантюру. В прошлом году царь взял его в Архангельск. Построенные на тамошней верфи два корабля следовало переправить на Ладогу. От посада Нюхча, что на Белом море, до Онежского озера мужики под надзором маркиза валили лес, клали бревенчатую гать длиной в сто шестьдесят вёрст. Инженер не жалел работных, не жалел и себя — вставал на заре, проваливался в трясину, сушил одежду на костре, дымом оного отгоняя комаров.
26
Лефорт Франц Яковлевич (1656—1699) — швейцарец, приближённый Петра I; участвовал в организации русской регулярной армии и флота.
Монс Анна Ивановна — дочь немца, золотых дел мастера (по другим источникам — виноторговца) в Немецкой слободе под Москвой; с 1691 или 1692 г. по 1704 г. фаворитка Петра I.
В Нюхче произошёл печальный казус: Ламбер повздорил с капитаном Памбургом. Оба были навеселе, голландец помянул неуважительно Францию, Ламбер оскорбился, и дворяне обнажили шпаги. Памбург погиб. Пётр дуэли не одобрял, но тут оказал снисхождение — «поединок был честный», свидетельствовал он потом, в письме.
Были две персоны, которых нельзя было порицать в присутствии царя. — Меншиков и Мазепа [27] , отличившийся в Азовской кампании, теперь третья — Ламбер.
27
Мазепа Иван Степанович (1644—1709) — гетман Украины с 1687 г.; в 1709 г. изменил Петру I в войне со Швецией, вместе с королём Карлом XII бежал в Турцию, где умер.
Неужто Ламбер — губернатор?
Учёный, да ведь иностранец... Этим пришлым всё же был поставлен барьер. Ишь куда выкопал апроши француз!
Уныние редко посещало Данилыча, но вот впилось и мучит жестоко. Открыл поставец, налил себе водки, расплескал.
— Не нужен я? — бормотал сдавленно. — Ладно, убей тогда... Не гони только, убей!
Вообразил собственную казнь столь живо, что едва не заплакал.
Между тем Пётр, шагая широко, яростно, пересекал двор крепости. Сыпал мелкий дождь, поливал трофейный скарб, всё ещё не пересчитанный до конца. Доколе же? Налетел на писарей, притулившихся под навесом, надавал оплеух. Время, время!
Каземат в углу двора обращён в карцер. Из щёлочки-окошка неслись вопли. Пороли солдата, нагрубившего офицеру. Пётр вошёл, вырвал у палача кнут, сам докончил экзекуцию.
Давно не видели Петра в таком раздражении. Виктория словно померкла для него. С чего бы? Спрашивали Меншикова. Он хмуро отмалчивался. Причину узнал Ламбер.
— Счастливы ваши короли, — сказал ему Пётр.
— Чем же, сир?
— При них были мудрые советники. Жаль, у меня нет своего Ришелье.
Дюжие гребцы, опережая течение, гнали сойму к Заячьему острову. Злые складки на лбу царя разглаживались — Ламбер рассказывал об интригах подле трона, о вельможах, взирающих с вожделением на корону.
Дождь не перестал, остров напитало водой. Вязкая губка хлюпала под ногами. Ветер трепал гривку низкорослых сосенок на небольшом возвышении, посреди мокрой пустыни. Крепость на этом клочке, столь ненадёжном? Намерение царя поначалу смутило Ламбера.
— Поднять остров? Труд Сизифа, сир!
Сослаться на Вобана он на сей раз не мог — ничего похожего не выполнял великий фортификатор.
— Много земля, сир... Много человек.
Он хотел добавить — и время надо иметь. Оно ещё менее во власти русских.