Они живут семьей: постарше в середине, а маленькие, у которых вот-вот должны появиться первые листочки, разбежались повсюду, но никто не отходит далеко.

Они умирают медленно, и умершие продолжают стоять, пока не упадут, рассыпавшись в прах.

Они касаются друг друга своими ветвями, чтобы удостовериться, все ли здесь, как это делают слепые; они гневно раскачиваются, когда подует ветер, готовый их свалить. Но между ними не бывает ссор, они ласково шепчутся друг с другом.

Я чувствую, что они должны стать моей настоящей семьей. Я быстро забуду свою семью. Деревья мало-помалу признают меня за своего, и, чтобы заслужить это признание, я научусь всему, что необходимо знать.

Я уже научился смотреть на плывущие по небу облака.

Я умею также быть неподвижным.

И я почти научился молчать.

Помню, это было в вечер возвращения после долгой разлуки с моей родной деревней. Я бродил по коротким улочкам, которые когда-то казались мне запутанными, и мне было горько смотреть на наши дома, — такими они казались маленькими. Вдруг я увидел у входа в дом мальчика. Он стоял возле стула, да и сам был не выше его.

Он вопил: «Еще дай! Еще!»

Пожилая женщина выходила из дома и всякий раз выносила в шумовке несколько рыжих дымящихся зерен гороха, которые она клала на соломенное сиденье стула. Мальчик брал горошины толстыми ручонками в ямочках, обжигался, дул на пальцы, съедал горох и кричал: «Еще! Еще!»

Увидев, что я остановился, он бросил горох и стул, взял меня за руку и пошел за мной. Я с трудом узнавал его, но было ясно, что он моей породы.

Дальше я встретил мальчика из церковного хора. Он шел за священником к переносному алтарю. Он нес корзину, полную цветов, — васильки, маки, шиповник. Он разбрасывал цветы охапками. То ли он бросал их не так, как полагается, то ли просто бросал слишком щедро — не знаю. Но школьный учитель, шедший рядом, вдруг так ударил его по голове здоровенным молитвенником, что ребенок упал на колени и сразу присмирел. Увидев меня, он вышел из церковной процессии и взял меня за левую руку.

Дальше, прижавшись к стенке, стоял третий мальчик и плакал — не потому, что умерла его бабушка, а потому, что ему говорили: «Как! Твоя бабушка умерла, а ты не плачешь?»

Дальше четвертый, уже почти юноша, разговаривал с толстухой Бертой, не подозревая, что мать Берты заметила их и готовится задать ему трепку.

Как и те прежние, обе эти тени, сразу мной узнанные, последовали за мной: одна — отделившись от стены, другая — покинув свою подружку.

Я не хочу преувеличивать, я не скажу, что вся деревня была полна ими, что каждый мой шаг будил далекие призраки, призраки меня самого, и что вскоре толпа их преградила мой путь.

Нет, все это было ярко, но недолговечно.

Ни один из образов моего прошлого не решился сопровождать меня за пределы деревни.

На вольном воздухе они рассеялись. Маленький мальчик с горошинами покинул меня последним.

Оставшись один и зная, что силой воображения я без труда могу собрать завтра же, сразу же, когда захочу, эту семью теней, я прислушивался, как стихал шум взволнованного сердца, и думал: «Три-четыре дома; ровно столько, сколько нужно, земли и воды для деревьев; и эти бледные воспоминания детства, покорные нашему зову, — до чего же она проста, родина! А если все люди могут иметь свою родину так просто, зачем же творят они бог знает что?»

В 900–910-е годы Анри де Ренье был одним из наиболее известных, талантливых — ив определенном отношении характерных для эпохи — французских литераторов. По своему миросозерцанию он целиком принадлежит к той части интеллигенции рубежа веков, которая, утратив веру в возможности буржуазного прогресса, иронически отстранялась от житейской практики с ее «низким» утилитаризмом, противопоставляя ей экзотику дальних стран и исторического прошлого — черты, нашедшие яркое воплощение в творчестве Ренье.

Анри де Ренье родился в нормандском городке Онфлёр, в семье таможенного чиновника. Получив юридическое образование, он, однако, целиком, посвящает себя литературе. Как поэт Ренье сформировался под влиянием символиста Малларме и парнасца Эредиа. Уже в первый период творчества в стихах Ренье (сборники «Грядущие дни», 1885; «Ландшафты», 1887; «Игры поселян и богов», 1897; «Глиняные медали», 1900) намечается тема, которой он останется верен всю жизнь, — тема хрупкости всего сущего, стремление опоэтизировать и увековечить средствами искусства мимолетные дары жизни.

В 1897 году Ренье впервые обращается к прозе (сборник «Яшмовая трость»). Ренье — автор семнадцати романов, материал для которых он черпал либо в современности («Полночная свадьба», 1903; «Каникулы скромного молодого человека», 1904; «Живое прошлое», 1905; «Страх перед любовью», 1907), либо в историческом прошлом Франции и Италии XVII и XVIII веков («Дважды, любимая», 1900; «По прихоти короля», 1902; «Героические иллюзии Тито Басси», 1916). Впрочем, в своих «исторических» романах Ренье отнюдь не стремится воссоздать подлинную картину жизни изображаемой эпохи: прошлое служит ему лишь колоритным фоном, на который он проецирует собственный взгляд на мир. Существование персонажей Ренье пропитано духом аморализма: они подчиняются скорее плотским инстинктам, чем нравственным императивом. Однако в центр своих романов писатель ставит обычно героя, для которого характерна определенная насыщенность душевной жизни, стремление воплотить свои сокровенные мечты. Но такой герой одинок, нерешителен и беспомощен, и потому он оказывается покорным рабом или жалким паяцем в руках опытных и безжалостных эгоистов. Драматическое столкновение героя с действительностью, пропитывая романы. Ренье атмосферой нравственного мучительства, придает им особенную напряженность.