Они еще некоторое время шли по дороге, но Жанна все же вспомнила о поручении и захотела повернуть назад. Жан ждал ее поодаль, пока она ходила к Венюа. Вскоре она вернулась и сказала:

— Они уже легли спать. Дверь была заперта, но я крикнула с улицы все, что мне велено было передать.

Тут они направились к дому, и Жанна возвратилась бы к себе, если бы при входе в город им не надо было расставаться из боязни встретить прохожих. Жан сказал:

— Погоди минуточку!

Была еще одна дорога влево, через сады, прозванная к тому же дорогой влюбленных. Жан и Жанна свернули на нее. Дорога шла по косогору. Оттуда были видны все окрестности: поля, река, скалы по ее берегам, Рошфорский лес, весь небосвод и луна, поднимавшаяся в одном его уголке. Жан смотрел на эту картину и убеждался, что любит Жанну больше, чем небо, чем луну, чем поля, речку, скалы и Рошфорский лес. В конце концов она сказала:

— Пора домой, не то мама будет беспокоиться.

Она непременно вернулась бы на этот раз, если бы не запел соловей. Подойдя к небольшой рощице, они услышали его трель. Еще не начав своей песни, соловей становится соловьем, как только он раскроет клюв и даст первую трель. Они замерли на месте. Жан выпустил руку Жанны и взглянул на девушку, как бы прося ее не дышать. Лишь после того, как соловей все сказал, Жан обратился к Жанне:

— Говорят, что в них поет любовь.

Жанна с минуту молчала, видно, спрашивала свое сердце, и затем ответила:

— Наверно, так оно и есть.

Они подумали о значении этих слов лишь после того, как те были произнесены. И только немного погодя Жанна сказала:

— Очень поздно. Теперь я уже не посмею вернуться домой.

Не будучи чересчур суровой, мать Жанны все же держала ее в строгости. Так, например, она ни разу не пустила дочь на танцы. Жанна позабыла обо всем и только твердила про себя, что мать непременно ее побьет. Который может быть час? На церковной колокольне пробило одиннадцать: соловей поет дольше, чем это кажется.

Они попытались, разумеется, вернуться в город и посмотреть, нельзя ли пробраться домой, но, подойдя к дороге, которая вела к дому Венюа, услышали шум шагов и голоса. В голову им пришла одна и та же мысль. Вероятно, мать Жанны, обеспокоенная отсутствием дочери, отправилась к Венюа, чтобы узнать, не задержалась ли девочка у них. Должно быть, она очень рассердилась. Жанна сказала:

— Я подожду тебя здесь. Ступай потихоньку и взгляни, кто там.

Жан спрятался за изгородью и, несмотря на темноту, узнал мать Жанны.

Что тут оставалось делать? Жан сказал:

— Был бы я на год старше, я заявил бы, что хочу жениться на тебе. Но мне только семнадцать.

За всю ночь они так и не придумали, что делать. Да и кроме того, им было так хорошо вдвоем! Под конец они совсем перестали стесняться. Они целовались.

Целовали друг друга в щеки, в глаза, в лоб, в голову. Однако не посмели целоваться в губы, так как это очень дурно. И даже поплакали немного.

Было, верно, около часа ночи, когда Жанна спросила:

— Хочешь, мы никогда больше не расстанемся?

И в самом деле, они не расстались. Часа в два они сели на край канавы, чтобы удобнее было поразмыслить. В три часа они еще сидели на том же месте. Только в четыре часа Жанна сказала:

— Мы с тобой очень провинились.

Немного позже забрезжил рассвет, и первые птицы, среди которых был, несомненно, и жаворонок, разбудили утро. Послышался стук колес на дорогах. В ту минуту, когда Жан и Жанна меньше всего этого ожидали, они увидели, что по направлению к ним идет крестьянин с заступом на плече. Жан узнал его: это был папаша Бюрло. Они пустились наутек. Они и так слишком долго медлили. Пришлось бежать. Под откосом текла река. Никогда в жизни они не посмеют вернуться домой. Да и кроме того, они утомились и не вполне понимали, что делают, — ведь они провели всю ночь без сна.

Было, верно, часов пять, когда они добрались до луга над рекой. Скат был пологий. Они мягко опустились на траву. Жан протянул руку Жанне, чтобы она не ушиблась.

Он обогнал ее и наивно решил, что стоит ему остановиться у какой-нибудь витрины, она тоже станет рядом. Однако она даже бровью не повела и продолжала свой путь.

Тогда он надумал сам подойти к ней. Но она осталась такой же недоброй, какой была с ним все последнее время. Притворилась удивленной и вымолвила:

— Надо же! А мне говорили, будто ты умер!

Это сильно задело его. Стало быть, если б он и вправду умер, она продолжала бы жить, как ни в чем не бывало…

Она была чертовски элегантна. Он бы не мог сказать, из какого меха ее манто — из выдры, кролика или из каракуля: он ведь никогда толком не разбирался в ее туалетах. И он почти пожалел, что подошел к ней: таким ничтожным он вдруг почувствовал себя рядом с этой женщиной. Все же он попытался пошутить:

— Ого! Видно, дела твои идут неплохо!