Гермиона нахмурилась, но ничего не ответила, потому как Джинни, разумеется, была права. Ей действительно очень понравился браслет. А еще больше понравилось то письмо, что прислал Леголас вместе с подарком.

«Он… он тоже думает обо мне… и представляет себе меня… Как женщину, а не просто как приятельницу по переписке. Ну, по крайней мере, теперь я могу на это надеяться».

И все же… сомнения продолжали терзать. Столь роскошный презент не мог не насторожить умную и подозрительную Гермиону Грейнджер. А еще письмо! Ведь в нем Леголас написал, что «уже совсем недалек от того, чтобы влюбиться» и что смиренно надеется на ответное отношение с ее стороны.

«Разве не достаточно этого, чтобы ясно обозначить свое желание вывести наше общение на следующую ступеньку? Да абсолютно!»

Шок, некоторый испуг и странное сердечное волнение — вот те чувства, что охватывали сейчас сидящую на диванчике своей маленькой гостиной Гермиону. Сердечко ее билось немного быстрее обычного, а в голове, словно мятущиеся птицы, проносились тревожные мысли и вопросы:

«А действительно ли я знаю этого человека? Правильным ли будет — впустить его в свою жизнь по-настоящему? Ведь это… может быть опасным. Что, если он не такой, как я думаю? Что, если на самом деле он ужасный человек, который все это время лгал мне?»

Собравшись с духом, она озвучила эти проблемы Джинни, на что получила ответ:

— Ну что сказать… Гермиона, судя по тому, что ты мне сообщила вчера, ситуация очень похожа на то, как если бы вы встречались с ним лично. То есть вы говорите многое и о многом. Но только вслепую. И знаешь, мне кажется, что это даже неплохо, поскольку этот способ позволяет избавиться от многих страхов и стереотипов, что навязывает нам визуал. И согласись, что «встретиться с ним» не означает «начать с ним встречаться», а вот узнать о человеке можно будет еще больше.

— Но, Джинни, этот браслет! — Гермиона невольно бросила взгляд на черную коробочку, по-прежнему зажатую в руке подруги. — Я бы очень хотела оставить его у себя, но… мне жутко неудобно принять такой дорогой подарок, — по ее лицу пробежала гримаса сомнения. — Что, если он преподнес мне его как… ну ты понимаешь… как намек?

С озорным блеском в глазах Джинни ухмыльнулась.

— Намек на что, позволь спросить…

Гермиона закусила губу.

— На… секс. На мою сексуальную благосклонность.

Ухмылка Джинни стала еще шире.

— Ну а сама-то ты хочешь заняться с ним сексом?

— Нет! — горячо воскликнула Гермиона. — Не знаю. Но… думаю, что пока нет.

— Но тогда, уж прости мое невежество, мне хотелось бы знать, Гермиона: как твой прекрасный эльф собирается добиться сексуальной благосклонности своей милой Афины, если вы всего-навсего отправляете друг другу письма? Просто переписываетесь! Или думаешь, что дальше вы начнете писать что-то вроде «О, Леголас! Как же я хочу сейчас почувствовать внутри себя твой огромный горячий чл…», — договорить ей не дали.

— Джинни, прекрати!

Та расхохоталась.

— Ладно-ладно… Извини, больше не буду. Я и сама думаю, что подобные эпистолярные изыски немножко не твоя специфика. Сколько тебя помню, дорогая, ты вообще всегда избегаешь этих разговоров. Как о сексе, так и о его отсутствии.

Гермиона недовольно закатила глаза.

— Джинни, как бы ни сложно это было понять, но секс — еще не самое главное в жизни.

Положив, наконец, браслет на журнальный столик, Джинни уселась обратно на диван и, взяв щетку для волос, продолжила расчесывать свою шикарную рыжую шевелюру, придавая ей дополнительного блеска.

— Угу… Кто бы говорил. Потому что слышать это от молоденькой красавицы, у которой секса, как такового, не случалось уже больше года, по меньшей мере, смешно, — она даже приостановилась на мгновение, чтобы Гермиона задумалась. — Нет, серьезно… Гермиона, я рада за вас с этим парнем. Ну, Леголасом… Тем более что со времен неудачной попытки Симуса приударить за тобой, у тебя ж никого и не было. То есть, я хотела сказать, что до тебя с тех пор вообще даже никто не дотрагивался, — Джинни хитро усмехнулась и закончила: — Хорошо-хорошо… Никто, кроме Люциуса Малфоя.

Рот Гермионы приоткрылся от удивления. Она совершенно забыла об этом факте, так же, впрочем, как и об их последнем с Люциусом инциденте. И это казалось странным, поскольку несколько последних дней она как раз таки только о том случае и думала. Не в силах объяснить себе — почему, но каждый раз, когда ложилась спать, и каждый раз, когда просыпалась, Гермиона думала об одном и том же. Точнее, вспоминала. Вспоминала о том, как скульптурное лицо Люциуса Малфоя наклонялось к ней все ближе и ближе, как голова уже коснулась ее волос, и губы (эти чертовы малфоевские губы!) оказались чуть ли не в миллиметре от ее собственного рта. Как не осталось ни единого сомнения в том, что Малфой и вправду собирается поцеловать ее.