Варрон молчал. Солнце закатилось за горизонт и над дворцом медленно сгущалась тьма.

========== Глава третья ==========

Глава третья.

Все бедствия людей происходят не столько от того, что они не сделали того,

что нужно, сколько от того, что они делают то, чего не нужно делать.

(Лев Николаевич Толстой)

Килинийское море омывало берега Ликкии, Поморья, Итхаля, острова Геллии, присоединенного к Империи после длительной войны с поморцами, и расположенной на Афарском материке Эбиссинии. Жители этих провинций и многие выходцы из богатой колонии считали богом-покровителем Веда, Земледержца и Растителя. По поверьям он был родным братом Туроса – бога-творца, небесного владыки, и бога Мерта – хозяина подземного царства.

Случалось, перед сильным штормом, что истово молящиеся моряки видели, будто мчит по волнам колесница, запряженная длинногривыми белыми конями, а в ней бородатый Небожитель с трезубцем, которым он и вызывал бурю, круша скалы и поднимая вихри до самых туч. Каждый знал, как яростен нрав этого бога, повелевающего буйной стихией, и с неумолимым гневом Вед преследовал тех, кто осмеливался его оскорбить. Вот почему к торжествам, устраиваемым в честь Хозяина Вод, имперцы готовились особенно тщательно, охотно принося ему щедрые жертвы.

Пока во дворце Рон-Руана накрывали столы для вечернего пиршества зесара, жители Таркса в белых праздничных одеждах с сосновыми ветвями в руках пришли на берег залива. Люди стали собираться у моря еще утром, задолго до начала церемонии. В толпе распевали гимны, обнимались и смеялись над детворой, которая залезала в воду, чтобы обрызгать друг друга. Юноши и девушки танцевали на песке под нежные мелодии свирелей, воздевая и опуская руки, сходились и расступались, подражая волнам и прибою. Жрецы окуривали благовониями место будущего жертвоприношения.

День выдался солнечным и спокойным. Небо отражалось в искрящейся глади воды, расчерченной белыми полосами пены. Просторное и по-особому тихое море напоминало заснувшего исполина, чье соленое дыхание едва уловимым ветерком долетало до пришедших поклониться древнему божеству поморцев.

Макрин, его жена и личные рабы стояли на небольшом пригорке, с которого открывался грандиозный и завораживающий вид, позволявший по достоинству оценить не только красоту серо-зеленого моря, чистейшего неба над ним, но и размах грядущего празднества.

Приветливо кивая знакомым, сар напряженно вглядывался в лица веселящихся людей, силясь отыскать родные черты:

– Ты видишь его, Пинна?

– Нет, мой драгоценный, – супруга градоначальника вдыхала аромат хвои, поднеся к кончику носа украшенную лентами сосновую веточку.

– Каков паршивец! Вздумал опять поиздеваться надо мной!

– Мне кажется, твои волнения напрасны, любимый. Мэйо не из тех, кто нарушает обещания. Он покинул виллу затемно, одетый в новую тогу, и сказал, что непременно поспеет сюда до полудня.

– Хотя бы одетый! – Макрин поднял ладони в молитвенном жесте. – Возношу за это хвалу Богам!

– Полагаю, он где-то поблизости, развлекается с друзьями и присоединиться к нам позже.

– Его склонность к развлечениям мне слишком хорошо известна… – буркнул сар. – Уверен, что наш сын забыл и о приближающейся годовщине своей помолвки, и о необходимости послать подарки семье невесты.

– Я хотела ему напомнить, но все не представлялось удобного случая, – Пинна поправила волосы, хотя они и без того были идеально уложены в высокую прическу. – Милый, позволь мне самой выбрать что-то по своему вкусу.

– Да, пожалуй, так и поступим… – неохотно согласился Макрин. – Лучше обезопасить себя от очередного скандала. Кто знает, что может учинить Мэйо, при его весьма прохладном отношении к Литтам.

– Мой дорогой, он презирает работорговцев, однако ты не пожелал принять это во внимание, когда давал согласие на помолвку.

– То есть мне надлежало отказать богатейшей семье Империи только потому, что наш сын угодил под влияние геллийских философов-вольнодумцев и защищает нелепые идеи о снисходительном отношении к невольникам? Здесь, в Тарксе, он может поступать, как заблагорассудится: пусть наряжает своего раба, катает в лектике, спит с ним. Через год я отвезу Мэйо в столицу, а там из него быстро выбьют дурь железной дисциплиной, обучат военному делу и вложат в голову те идеалы, без которых немыслимо само существование государства.

– Торговля невольниками – весьма прибыльное дело, – вкрадчиво произнесла Пинна. – Между тем, это не лучшее занятие для знатного Дома. И хотя юную Виду уже сейчас сравнивают с восхитительной Аэстидой, наш сын вряд ли сможет оценить ее красоту по достоинству. Девочка Литтов скромна, молчалива и застенчива, а таких Мэйо не водит к себе в спальню.

Макрин нахмурился:

– Разумеется, он предпочел бы обделенную умом блудницу, которая легко смирится с его постоянными пьянками, хамоватыми приятелями и многочисленными шлюхами. Кроме того, у Мэйо будет выбор: получив чин Всадника, он сможет остаться в легионе и без каких-либо последствий расторгнуть помолвку. Один из сыновей Литтов, Креон, в двадцать лет стал декурионом и служит во дворце. Это достойный пример молодого человека, подающего большие надежды.