– Почему конь мокрый? – строго спросил градоначальник у пастуха.

– Нереус водил его купать, – почтительно ответил раб.

– Кто разрешил ему взять лошадь?

– Молодой господин приказал.

Макрин ворвался в дом, не помня себя от гнева. Он нашел жену и сына беседующими неподалеку от перистиля . Мэйо в белоснежной тоге, с распущенными влажными волосами, стоял перед матерью и что-то взволнованно говорил ей, непривычно много жестикулируя. Пинна слушала, в раздумьях наматывая на указательный палец выпавший из прически локон.

– Ублюдок! – заорал сар, отвесив юноше смачную оплеуху. – Грязный выродок! Мертово семя!

– Отец! – попытался защититься Мэйо. – Дай мне сказать.

– Заткнись! Твоему поступку нет оправдания! Не понимаю только, почему Вед не утопил тебя вместе с лошадью!

– Прошу, любимый, смягчи ярость… – Пинна потянулась к супругу, но тот решительно отстранил ее.

– Помолчи, женщина. Я обещал отправить его на месяц ухаживать за лошадьми? Так вот, он будет делать это до сезона дождей. Он станет есть с невольниками, ночевать в бараке и мыться, когда позволят надсмотрщики. Решит отлынивать от работы, велю сечь плетьми без жалости. Рискнет убежать, я откажусь от него и не пущу больше в этот дом. Пускай подыхает в подворотне, как бродячая собака! Тебе все ясно, Мэйо?!

Юноша побледнел и его глаза сделались темнее самой черной ночи:

– Да, отец.

– Убирайся вон! Прочь, ничтожество!

Шатаясь, будто пьяный, Мэйо добрел до передней, а оттуда прошел на смотровую площадку и вцепился в ограду с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Раздосадованный юноша не понимал, почему за каждый добрый поступок судьба расплачивалась с ним страданиями и унижением. Чем больше он старался привнести в мир хорошего, тем больше зла получал в ответ.

Нереус бесшумно проскользнул по лестнице, замер за спиной хозяина и тихо позвал:

– Господин…

– Сослал в конюшни на три месяца, – коротко обронил Мэйо. – Нужно как-то перенести этот позор.

– Не огорчайся. Дни наказания пролетят быстро, а память о твоем смелом деянии будет жить годами.

Уголки губ поморца дрогнули и слегка приподнялись. Его улыбка постепенно делалась шире, озаряя смурое лицо:

– Вот уж точно, в Тарксе еще долго не позабудут сегодняшний день!

– Особенно, храмовники! – весело подхватил раб. – Помнишь, как от испуга вытянулись их подобострастные рожи?

– А первожрец, оказывается, способен на весьма резвую прыть! Наверно, старик не слишком усердствовал в молитвах, раз удирал от Веда быстрее прочих!

Юноши громко рассмеялись, довольные своей проделкой. Взаимная дружеская поддержка служила им утешением от любых невзгод и потому вместе они не могли долго грустить.

Пиршество во дворце зесара было серьезным испытанием даже для привыкшего к чревоугодию и обильным возлияниям желудка. Оно начиналось во второй половине дня и шло до глубокой ночи.

Сперва рабы омывали стопы гостей и сменяли их уличные одежды на яркие, богатые наряды. Затем под звуки музыки приглашенные следовали в огромный, декорированный гирляндами цветов триклиний , где размещались столы, за которыми мужчины могли возлежать группами до девяти человек. В центре зала находились самые почетные места, а вдоль стен расставляли кресла для женщин и гостей незнатного происхождения.

Начиналось торжество с выноса закусок, предназначенных возбуждать аппетит. Это были всевозможные салаты, яйца домашних и диких птиц, печеные овощи, грибы, устрицы и прочие угощения.

После вознесения благодарственной молитвы богам, пирующие неторопливо приступали к трапезе, шумно обсуждая друг с другом различные темы.

В это время на кухне готовились подавать основные блюда: свиное и телячье мясо, морскую и речную рыбу, крупную лесную и пернатую дичь.

По особому указанию Клавдия, в столице женщинам не дозволялось пить вино и им приносили сладкие медовые напитки. Провинциалки, избалованные разнообразными сортами из выжимок и изюма, не спешили перенимать моду на трезвость, хотя повсеместно считалось хорошим тоном после пира дойти до дома самостоятельно, не прибегая к чьей-либо помощи. Неспособных это сделать жестоко высмеивали, именуя беспутными пьяницами. Чтобы сберечь репутацию, мужчины разбавляли вино водой более чем на треть и умышленно вызывали рвоту с помощью павлиньих перьев.

Во время основной трапезы гостей, уже как минимум дважды наполнивших свои освинцованные тарелки, развлекали шуты, актеры, философы и танцоры. Для увеселения публики разыгрывались целые музыкальные представления, сопровождаемые пением и декламацией стихов. Любителям настольных игр выносили доски и фигуры. Помимо прочего, затевались веселые торги: например, аукцион картин, накрытых непрозрачными материями. Покупатели делали ставки, до последнего момента не зная, платят ли они за шедевр мастера или за неумелую мазню ученика.