— Врешь, на втором… — Генка негромко рассмеялся. — Орут-то на втором. Ты с клеткой уже на улице. Значит, твой этаж.

Нет, вы только послушайте его! Все знает! И где я живу и почему на втором этаже «орут»… Меня ужасно поразило, что этот мерзавец Генка — продавец «попугая-матерщинника», как сказала бабушка, не только знает, где я живу, но и точно выбрал момент, когда меня вместе с моим Жако выставили на улицу.

— Рубль хочешь? — со сторожкой ленцой в голосе спросил Генка.

— С какой это радости?

Я прикинулся несмышленышем, хотя отлично понял, о чем идет речь.

— А то ведь так оставишь… Другие и за полтинник отдавали…

Я хотел было ответить этому нахалу так, как он этого заслуживал, но сейчас мне было совсем не ко времени с ним рассусоливать: вот-вот выйдет из дома моя разгневанная мама и скажет: «Оставь на тротуаре своего попугая, едешь со мной!» И все! Никуда не денешься! Поедешь!..

Не ответив Генке, я рысью устремился под деревья, что росли у нас со стороны торцовой части дома, и только там перевел дух.

Под деревьями — площадка, на которой автомобилисты-частники ставили свои машины. По утрам они дружно прогревали моторы, разводя трескотню и бензинную вонь на всю округу. Вот в кого надо бы дяде Коле кидаться цветочными горшками, а вовсе не в наше «собачье царство». И сейчас на этой площадке какой-то любитель прогревал свой «Москвич».

Не подумав, я с ходу забежал за этот «Москвич» и присел за ним так, чтобы меня с клеткой не было видно. Но автолюбитель пофыркал, пофыркал мотором, со скрежетом включил скорость и уехал, а мы с Жако остались, как на блюдечке, на всеобщее обозрение, к немалому удовольствию Генки. До меня донесся его ехидный смешок.

Пришлось вскакивать с корточек и бежать за угол дома.

Выглянув из-за угла, я понял, что удрал вовремя: дверь нашего подъезда распахнулась и пропустила маму, тетю Клару и бабушку, нагруженных чемоданами и узлами. Как раз бабушка застряла в двери с каким-то огромным узлом, неся его перед собой.

Мне, конечно, стало интересно: забыла она или не забыла о пружине?.. Точно, забыла. Дверь так поддала ей сзади, что бабушка вместе с узлом, словно воробей, прыгнула двумя ногами вперед, очутившись у самого края тротуара. Она так разозлилась, что тут же обернулась и, в сердцах плюнув, в последний раз обругала нашу дверь. «В последний» — потому что сама сказала: «Ноги моей больше у вас не будет».

Генка в это время подошел и стал рядом со мной, тоже наблюдая, что там происходит у подъезда.

— Ну так отдаешь за рубль?.. А то даром возьму, — так же лениво, но вместе с тем ужасно уверенно сказал он.

— Зачем тебе покупать? Даром бы и брал, — огрызнулся я.

— А очень просто, — пояснил Генка. — Рубль получишь — вслед орать не будешь. А так — возьми у тебя клетку, тут же завопишь, я, мол, на минутку оставил!..

Крыть мне было нечем. У этого нахала все расписано как по нотам. А ведь здорово все рассчитал! Попробуй возьми он клетку с тротуара. Я, конечно, заору так, что и дворники и милиционеры сбегутся. А за рубль, хоть и мало радости, но все-таки рубль…

— Нет у тебя ни стыда, ни совести, — сказал я. — Такого попугая за пятнадцать рублей продаешь!

— Очень хороший попугай, — заверил меня Генка. — Всего шестой раз продаю, а уже швейцарские часы купил…

Всякие события возле нашего дома еще не закончились, и поэтому я снова выглянул из-за угла.

Мама, тетя Клара и бабушка, выстроившись вдоль кромки тротуара, махали руками, пытаясь остановить проносившиеся мимо машины. Тут же, на асфальте, стояли вещи. Ближе других я видел спортивный саквояж с надписью по-английски «Шлезингер». Из отделения для ракетки свисали шелковые бретельки, а сам саквояж так раздулся, как будто затолкал в свои защечные мешки по крайней мере два тюфяка.

Подумав о защечных мешках, я вспомнил своих милых хомячков, и мне стало так горько, что слезы сами навернулись на глаза. Сквозь них я увидел, что вслед за мамой и бабушкой с тетей Кларой из подъезда вышел папа. Как ни был он расстроен, а дверь придержал. Папа подошел к маме и что-то сказал.

В это время тете Кларе удалось остановить «зеленый глазок», и мама, не ответив папе, а за нею тетя Клара с бабушкой, вперемежку с вещами не сели, а прямо-таки ввалились в такси.

Бежевая «Волга» с шашечками на бортах присела на задних лапах, как леопард, потопталась немного на месте, словно перед прыжком, и с визгом рванулась вперед.

Из подъезда вышел дядя Коля, подошел к папе и поднял руку, чтобы остановить следующую машину, но папа что-то ему сказал, и дядя Коля только рукой махнул.

И тут я решился. Вмиг подскочив к Генке, я вцепился двумя руками в его курточку и закричал что было силы:

— Папа! Дядя Коля! Скорей! Я его поймал!..

Каждую секунду я ждал, что Генка вот-вот врежет мне в переносицу и побежит, но тот и не думал ни драться, ни бежать, хотя с перепугу я его довольно основательно тряс.

— Дура!.. Чего орешь?.. Я ведь сам пришел, — сказал он спокойно.