– Почему нет? – ответил сержант Холкомб. – Я сам должен сказать вам. Вы арестованы по обвинению во взломе и попытке завладеть вещественными доказательствами. Мы привезем вас в камеру предварительного задержания. Вас и мисс Стрит. Там вас зарегистрируем. Мы никогда не осмелились бы обыскать вас без ордера. Но, принимая вас в камеру предварительного задержания, мы вынуждены будем вас обыскать, ничего не поделаешь. У арестантов отбирается все, что у них есть при себе, и выдается замечательная квитанция. Есть простые способы делать дела и есть кружные. Вы хотите кружной способ, господин адвокат, хорошо, мне все равно. Ну, парни, берите их, пошли.

Мощная лампочка под фарфоровой тарелкой на потолке заливала комнату потоком света. В углу, на фоне стальных решеток, находился стол дежурного офицера. Напротив был узкий решетчатый проход, закрытый стальными дверями, которые вели в более широкий коридор.

Перри Мейсон стоял молча. Лицо у него поблекло от бессильной ярости, стиснутые губы выглядели, как длинная поперечная черта, глаза сверкали. Сержант Холкомб, лихо заломив фуражку на затылок, самодовольно скалил зубы. Два плечистых полицейских стояли по стойке «смирно» перед столом дежурного.

– Это все, что у него было? – спросил сержант Холкомб.

– Все, – подтвердил один из полицейских.

– Письмо с упоминанием о дневнике мы задерживаем в качестве вещественного доказательства, – заявил Холкомб. – Похоже, что дневник свистнули из квартиры. У Мейсона нет дневника, следовательно, он у его секретарши. Проверьте у охранниц на женском отделении. Если не нашли дневник и у секретарши, то, значит, они не успели забрать его перед нашим приходом. Подумаем минутку. Мейсон стоял в дверях кухни, когда мы вошли. Секретарша должна была быть в кладовой.

Сержант подсунул Мейсону толстый желтый конверт.

– Вы задержаны за сопротивление властям, параграф сто тридцать пятый, а также за незаконное вторжение в чужую квартиру. Мы освобождаем вас при условии, что вы предстанете перед судом. Вы можете получить свои вещи по квитанции, за исключением письма, которое мы задерживаем в качестве вещественного доказательства. По этому делу вы можете подать протест прокурору. Суд рассмотрит его на предварительном заседании.

– Вы, наверное, отдаете себе отчет, что это противоречит правилам? – сдавленным от сдерживаемого бешенства голосом спросил Мейсон.

– Я в этом не разбираюсь, – ответил сержант Холкомб, обнажая зубы в иронической насмешке. – Я только тупой полицейский. Это вы разбираетесь в юриспруденции. Если вы считаете, что мы поступили неправильно, то бегите в суд с жалобой. Но не воображайте, что мы будем играть с вами в бирюльки. У нас нет привычки шутить, когда дело идет о вещественных доказательствах.

Мейсон молчал.

– Конечно, – снова заговорил Холкомб, – если вы предпочитаете, чтобы вас освободил судья в соответствии с буквой закона, то мы доставим вас в суд в течение завтрашнего утра. До этого времени мы закроем вас в камере, где вы сможете вдоволь отоспаться. Однако предупреждаю вас, что мы готовы освободить вас прямо сейчас. Вы подпишите квитанцию и будете свободны. А подписать вам придется рано или поздно, поэтому можете не торчать всю ночь в камере. Но если вы такой формалист, что хотите, чтобы все было согласно букве закона, то можете ждать, пока вас освободят по суду. Мне все равно, камеры имеются.

Мейсон взял со стола авторучку, поименованную среди найденных при нем предметов, и расписался в получении вещей на обороте желтого конверта. Дежурный оторвал от конверта полосу со списком и квитанцией и поместил в специальную картотеку. Все это время он сидел со скучающим лицом, даже не пытаясь скрыть своего равнодушия к происходящему.

– О’кей, откройте ему, – приказал сержант Холкомб охраннику у дверей и повернулся к адвокату: – Вы освобождаетесь по собственной просьбе.

Мейсон вышел через стальные двери. Сзади до него долетел хохот Холкомба:

– Господи, такой буквоед – и согласился на освобождение без судебного распоряжения! Я думал, он предпочтет переспать в камере! Спокойной ночи, господин адвокат, ха-ха!

Мейсон миновал комнату с решетками и по лестнице дошел до стальной решетки, где другой охранник повернул большой медный ключ, отодвинул засов и открыл перед ним тяжелые решетчатые двери. Мейсон вышел на бодрящий ночной воздух, оставляя за собой тошнотворный, пропитавшийся карболкой запах тюрьмы.

У выхода ждала Делла Стрит. Один взгляд на лицо Мейсона сказал ей все. Она сунула свою руку ему под локоть, и они без слов вышли под густой дождь, направляясь к машине Мейсона. Мейсон сел за руль с белым от ярости лицом и почти вбил ключ зажигания в гнездо.

– Теперь я понимаю, как можно довести людей до убийства, – нарушила молчание Делла.

– Тебя обыскивали? – спросил Мейсон.

– Охранница раздела меня догола и осмотрела с ног до головы.

– Что они сделали с дневником?

– У меня не было никакого дневника.

Мейсон оторвал взгляд от приборной доски и повернулся, заглядывая Делле в лицо.

– Ты его не нашла?

– Конечно, нашла, – ответила Делла. – Но я сразу же услышала сигнал, что появилась полиция. В кухне на столе лежала початая буханка хлеба. Я вырезала мякиш, затолкала дневник в середину, залепила отверстие хлебом и бросила буханку в мусорное ведро. Потом подошла к двери и показалась сержанту Холкомбу.