Дейенерис в гордом одиночестве стояла у входа в просторный шатер и не сводила глаз с горизонта. По мере того, как одна за другой меркли звезды и светлел небосвод, она нервничала все сильнее. Бледно-розовые губы сомкнулись в тонкую линию, а глаза цвета жидкого серебра метали молнии. Никто не отваживался тревожить Мать Драконов в этот предрассветный час. Казалось, стоит кому-то сделать лишь шаг к ней, как она опалит несчастного смельчака огнем, совсем не хуже, чем ее названый сын Дрогон.

Все видели волнение принцессы, но лишь несколько человек, особо приближенных к ней, понимали его истинные причины. Другие — из тех, кому было известно о готовящейся операции, — наивно полагали, что она сердится из-за задержки, которая могла плохо сказаться на их дальнейших передвижениях и завоеваниях. Она и правда пыталась разозлиться, но лишь для того, чтобы заглушить то ужасное чувство, которое знакомо каждому, кто еще не успел потерять все самое дорогое в надвигающейся войне.

Тревога острыми коготками царапала ее изнутри. Каждый новый луч восходящего солнца медленно и оттого еще более мучительно убивал надежду.

— Сколько времени нужно, чтобы захватить город?! — громко, с вызовом спросила она.

Подошедший к ней сир Барристан не успел ответить: кхалиси обожгла его взглядом, резко отвернулась и шумно выдохнула. На самом деле она не так уж и нуждалась в ответе. Несмотря на весь пройденный путь — в прямом и переносном смыслах — Дейенерис оставалась все той же тринадцатилетней девочкой — нетерпеливой и слегка капризной.

Зачем ждать? Почему нельзя получить все и сразу? — могло послышаться в заданном ею вопросе. Но сир Барристан был не только искусным воином, но и мудрым человеком. Старик умел слушать и, в отличие от многих, слышать, а потому ему не составило труда прочитать между строк, что имела в виду Дени.

Где они? Почему не возвращаются так долго? Кхалиси делала вид, что волнуется за исход столь важной для будущих завоеваний операции, но старому рыцарю было видно, что более всего ее тревожат жизни людей, отправленных во главе отряда. Каждый из них был одинаково дорог Дейенерис. Каждый ли?

Женщина нахмурилась. Глаза, привыкшие к ночному мраку, с трудом выдерживали зарево рассвета. Она вошла в шатер и, не слишком заботясь о манерах, обрушилась на широкий диван. Миссандея подошла к ней с подносом, полным еды, но Мать Драконов небрежно отмахнулась от предложенного завтрака и, оперевшись о твердую спинку, сложила руки на груди и задумалась.

Прошлая ночь была наполнена волнениями, мало касавшимися предстоящих событий. Здесь было скорее кое-что личное. Они пришли к ней под покровом темноты — Серый Червь, Даарио Нахарис и сир Джорах. Конечно, не все сразу, — судя по таинственному выражению лиц полуночных гостей, каждый из мужчин хотел, чтобы его визит остался в тайне для остальных.

Предводитель Безупречных заверил Дейенерис в готовности солдат биться до последней капли крови и в успехе операции. Слушая его, Дени вспомнила все, что случилось в Астапоре, и еще раз утвердилась в правильности принятого решения. Армия из восьми тысяч человеческих воинов, лишенных человеческих слабостей, стоила той кровавой бойни, устроенной ею.

В отличие от своих предшественника и последователя, Даарио Нахарис пришел не с пустыми руками: едва войдя в шатер, он жестом опытного фокусника достал из-за спины букет цветов и рассыпался в комплиментах.

Женщины любят ушами, а Дейенерис даже при довольно необычном для девушки благородного происхождения образе жизни и высоком предназначении, которое она собиралась исполнить, оставалась женщиной. Кхал Дрого не был щедр на красивые слова и приятные мелочи, а потому блеск в глазах Даарио, его сладкие речи и — пусть и скромные — дары не могли не произвести на нее определенного впечатления. Каждый раз, стоило ему оказаться рядом с ней, он притуплял все ее чувства, смешивал все мысли, стирал все воспоминания.

Созданную им атмосферу, сильно напоминающую липкую, но прочную паутину, не смогло разрушить даже появление верного рыцаря и первого советника принцессы. Сир Джорах в свойственной ему сдержанной манере осторожно проскользнул в покои Дейенерис и, оставаясь на почтительном расстоянии, покорно склонил голову и заверил кхалиси в беззаветной преданности ей и делу ее жизни. «Я вернусь, не успеет солнце взойти».

Хотя слова, слетавшие с его тонких обветренных губ, не были так красивы и изысканны, как речи Нахариса, в них было куда больше смысла. Но она мало слушала его и уж точно не слышала звучащей в нем силы — неведомой, но могущественной в своей вере и искренности.