Джереми поднялся из-за стола и подошел к открытому окну, где только шахтные огни на Уил-Грейс мерцали в сливовом мраке вечера. В комнату залетел мотылек и пьяно натыкался то на одно препятствие, то на другое.

— Но я и впрямь настроен категорично.

— Но не стал еще категоричней?

— Да, даже больше.

— Тогда мне жаль, что я тебе рассказал... Думаю, ты неправ, Джереми.

— Ты склонен придерживаться своего видения, отец.

— Разумеется.

Снова повисла напряженная тишина. Росс не хотел, чтобы гнев Джереми на него повлиял.

— К тому же и положение самих Тревэнионов может измениться.

Мотылек добрался до свечи, подпалил крылья и трепыхался на столе, пытаясь снова взлететь.

— А теперь, — сказал Джереми, — думаю, я пойду спать.

Росс наблюдал, как Джереми прошел по комнате, взял открытую книгу и нашел щепку, чтобы использовать вместо закладки. Пожалуй, сейчас неподходящий момент для разговора и на другую тему, но Росс всё же решился.

— Может, ты останешься еще ненадолго?

— Отец, я не в настроении это обсуждать.

— Я тоже. Это полностью твое дело, и я упомянул об этом лишь потому, что решил — ты должен знать о словах Джона Тренеглоса. Это еще не всё.

— У нас обоих был долгий день...

— В тот день, когда я говорил с Джоном Тренеглосом, он сказал кое-что еще. Он сказал, что твои походы на рыбалку — всего лишь прикрытие, обман. На самом деле ты регулярно посещал предприятие Харви в Хейле, чтобы изучить практическую сторону инженерного дела, свойства и потенциал паровых машин.

Джереми отложил книгу, отметив страницу щепкой.

— Это правда? — спросил Росс.

— Да, это правда.

— И какова же цель этих уловок?

— А это важно?

— Да. Думаю, это важно.

— Почему?

— Потому что, похоже, ты всячески пытался от меня это скрыть. И от твоей матери. Изучение теории паровых машин, твои книги, письма, которые ты написал и получил и, что важнее всего, практический опыт.. Ты даже попросил Дуайта не упоминать одолженные тебе книги. Думаешь, это не заслуживает объяснений?

Прошло немало времени, прежде чем Джереми снова заговорил.

— Ты считал все эти эксперименты опасными, — пробормотал он.

— Когда? Разве я так говорил?

— Да. И никогда не верил в возможности пара под давлением.

— Я пока еще не знаю, в чем заключаются эти возможности. Пожалуй, никто не знает. Определенно, среди них есть и опасные.

— А когда я выказал интерес, ты велел мне держаться от этого подальше.

— Разве?.. Да. — Кончиком ложки Росс поддел мотылька, и тот снова стал трепыхаться. — Да, припоминаю. И ты решил, с глаз долой — из сердца вон. Так?

— Наверное, я не думал именно в таких терминах. Но да.

— Полагаю, ты понимаешь, что поставил меня в неловкое положение?

— До сих пор не понимал.

— Что ж, пока ты рос и взрослел, мне казалось, ты ничем особо не интересуешься, не имеешь цели и направления.

— Маме тоже так кажется?

— А разве нет? Конечно, твоя мать, как и любая на ее месте, старается видеть только хорошее. Как и я. Я говорил себе, что жду слишком многого за такой короткий срок. Но иногда твое отношение ко многим вещам выводит меня из себя. Несмотря на все предпринимаемые усилия. Ты наверняка заметил.

— Да.

— Иногда, выслушивая тебя, я показывал или хотя бы ощущал не столь поразительную выдержку. Не то чтобы у меня не развито чувство юмора... Но эта бесцельность и легкомыслие...

— Это просто иной вид юмора, — проговорил Джереми.

— Может, и так. Но, видишь ли, пусть даже легкомыслие, но оно не казалось бы бесцельным, если бы... Я понял, что мое суждение, мнение о тебе, называй как хочешь, было основано на неверных сведениях или недостатке сведений. Пусть некоторые вещи и раздражают, но это лучше, чем чувствовать себя... одураченным.

— Понимаю, о чем ты. Если это мой промах, то я сожалею.

— Может, и неважно, что ты этого не чувствуешь.

— А тебя больше порадовало бы, если бы ты узнал, что я ослушался твоих строгих указаний и поступил по-своему?

— Боже ты мой, мальчик, разве твои родители тираны, что нужно обманывать их и лгать, чтобы сделать по-своему?! По крайней мере, почему бы сначала это не обсудить?

— Ты бы не одобрил. Что ты еще можешь сказать?

— Вряд ли я настолько закостенел, как ты утверждаешь.