– Нет.

– А у вас перед разговором с полицией или с окружным прокурором было какое-либо представление о том, что запах горького миндаля имеет какое-то значение?

– Нет.

– Думали ли вы в то время, что запах горького миндаля связан с цианидом?

– В то время нет.

– И только впоследствии, когда вас допрашивала полиция, они спросили вас, не было ли там чего-то, о чем вы могли подумать, как на указывающее присутствие цианида, только тогда вы сделали это заявление, да?

– Нет, не полиция, а прокурор.

– Сам Гамильтон Бюргер, – сказал Мейсон, кланяясь окружному прокурору. – Вот тогда-то этот вопрос впервые и пришел вам в голову, так?

– Я тогда в первый раз сообщила об этом.

– Это был первый раз, когда вы поняли значение того запаха?

– Да.

– И мистер Бюргер спросил вас, не заметили ли вы чего-то такого, что указывало бы на отравление цианидом?

– Ну… да.

– А не сказал ли вам далее мистер Гамильтон Бюргер, что запах горького миндаля указывает на отравление цианидом, и не спросил ли он вас, не обнаружили ли вы этот запах?

– Да.

– Это было до того, как вы рассказали ему, что учуяли запах горького миндаля? И тогда эта мысль вкралась вам в сознание?

– Да.

– И вы тогда подумали, что помните это?

– Тогда я вспомнила, что почувствовала этот запах.

– Это все, – улыбнулся Мейсон.

– Это все, – огрызнулся Гамильтон Бюргер, тут же добавив: – С дозволения высокого суда замечу, что следующий свидетель настроен враждебно. Тем не менее нам необходимо вызвать его. Доктор Логберт П. Динэйр, не соблаговолите ли вы пройти вперед и принести присягу?

Доктор Динэйр прошел вперед, принес присягу и свидетельствовал о своей квалификации как врача и хирурга, о практике в психиатрии, о том, что он был знаком с обвиняемой.

– Итак, не советовалась ли с вами обвиняемая по профессиональным вопросам пятнадцатого сентября этого года или чуть раньше?

– Да.

– И вы решили, что она страдает от острого чувства вины?

– Возражаю против этого вопроса, – сказал Мейсон, – как требующего раскрытия конфиденциальной информации, существующей между врачом и пациентом.

Судья Эшхерст подумал с минуту, а потом сказал:

– Возражение поддерживается.

– Не посоветовали ли вы обвиняемой, что для нее было бы выгодно, если бы вы провели ей проверку сывороткой истины?

– То же самое возражение, – сказал Мейсон.

– То же самое постановление.

– Вы давали обвиняемой наркотик семнадцатого сентября?

– Да.

– Было ли предназначением этого наркотика преодолеть так называемый механизм защиты, который мог помешать пациентке раскрыть те факты, которые она могла считать вредящими ей?

– Да.

– Был ли у вас в тот раз магнитофон?

– Да.

– Сделала ли пациентка заявление, которое было записано на магнитофон?

– Теперь, с позволения высокого суда, – сказал Мейсон, – я возражаю против вопроса на том основании, во-первых, что он некомпетентен, неуместен и несуществен, что, как выявилось, пациентка находилась под воздействием наркотиков, и поэтому все, что было заявлено в то время, являлось плодом одурманенного воображения. Во-вторых, вопрос призывает к раскрытию конфиденциальных сведений, и, в-третьих, что если в магнитофонной ленте и содержалось какое-либо признание или сообщение, то это не дает подобающих оснований, поскольку в этом нет никакого доказательства состава преступления.

– Итак, – сказал судья Эшхерст, – мы подходим к сложному вопросу юридической ситуации, который, как в общих чертах понимает высокий суд, должен был возникнуть в ходе судебного разбирательства. Я думаю, что этому спору следовало бы состояться вне присутствия присяжных. Высокий суд должен заметить, что этот вопрос в том виде, в котором он сейчас задается, не дает ответа, который подтвердил бы все сделанные возражения. Насколько я понимаю, обвинение хочет показать, что магнитофонная запись была произведена, а затем отпустить доктора. Обвинение желает представить эту магнитофонную запись в качестве признания обвиняемой и просит, чтобы эта запись была прослушана присяжными.

– Это верно, ваша честь, – сказал Гамильтон Бюргер.

– Однако, – сказал Мейсон, – раз нам предстоит встретиться со всеми этими фактами, то мы можем встретиться с ними и сейчас.

– Я думаю, что на этот раз я отклоню эти возражения, пока мы не закончим с предварительными выяснениями, – постановил судья Эшхерст.

– Вы сделали магнитофонную запись? – спросил Гамильтон Бюргер.

– Сделал.

– И где она была?

– Я положил ее в свой сейф.

– И что случилось с ней после?