– Я пытаюсь указать, что вы не можете сделать этого, – сказал судья Эшхерст. – Вы не можете отказаться от защиты прав обвиняемой. У вас может быть на этот счет какая-то теория, но высокий суд должен признать, что он не понимает, что это за теория. Тем не менее высокий суд вполне понимает, что у вас есть весьма убедительное формальное возражение, которое может привести к прекращению всего дела, если высокий суд вынесет постановление в вашу пользу.

– И что навсегда оставит обвиняемую заклейменной позорным клеймом женщины-убийцы, которая спаслась с помощью технических формальностей, – сказал Мейсон. – Нет, ваша честь, я представляю обвиняемую, которая находится в моих руках. Я снимаю возражение. Продолжайте. Вызывайте присяжных обратно в суд. Пускай прокурор использует свои подтверждения, а потом проиграет эту магнитофонную запись присяжным.

– Это меня устраивает, – торжествующе сказал Гамильтон Бюргер.

– Я не думаю, что вы имеете право делать это, – сказал судья Эшхерст.

– Как адвокат, представляющий интересы обвиняемой, я имею право вести дело так, как мне представляется подходящим, – ответил ему Мейсон.

– Но вы сами имеете прямую заинтересованность в этом деле, мистер Мейсон. Я сожалею, что приходится подчеркивать это вам, но вы сами замешаны в этом деле. И здесь, конечно, есть естественный соблазн, чтобы… чтобы… Высокий суд едва не сказал «спасти вашу собственную шкуру», но это слишком уж сильное выражение.

– Да пускай это так и будет. Давайте предположим, что я пытаюсь спасти свою собственную шкуру. Тем не менее я намерен разобраться в этой проблеме во всеоружии, прямо здесь и сейчас. Обвиняемая не хочет жить всю жизнь, опозоренная тем, что убила своего благодетеля и воспользовалась технической формальностью, чтобы избежать правосудия. Давайте разберемся в этом.

– Обвинение принимает эту ситуацию, – с энтузиазмом сказал Гамильтон Бюргер. – Ваша честь, возражение снято, и я чувствую, что высокому суду нечего постановить.

– Это возражение снимается только в той степени, – сказал Мейсон, – в которой вы собираетесь представить эти патроны от дробовика и бутылочку, содержащую яд.

Это верно, – торжествующе сказал Гамильтон Бюргер.

Мейсон повернулся и пошел к адвокатскому столу, этим завершая дискуссию. Судья Эшхерст в задумчивости пощипал свой подбородок, внимательно поглядывая на Мейсона.

– Возражение снято, высокому суду ничто не препятствует, – настоятельно сказал Гамильтон Бюргер.

– Очень хорошо, – с неохотой заметил судья Эшхерст. – Пускай эта запись в точности покажет нам, что же произошло. Итак, высокий суд просит обвиняемую встать. Мисс Фарр, не будете ли вы любезны встать? – Надин Фарр встала. – Вы слышали, что сказал ваш адвокат?

– Да, ваша честь.

– Не желаете ли вы, чтобы высокий суд назначил другого адвоката для вашей защиты?

– Нет, ваша честь.

– Вы удовлетворены позицией, занятой вашим адвокатом?

– Что бы ни сказал мистер Мейсон, для меня это нормально, – сказала она.

Судья Эшхерст сомнительно покачал головой.

– У высокого суда все еще нет уверенности в этом вопросе. И он намерен сделать перерыв и повнимательнее рассмотреть этот вопрос. Высокий суд откровенно заявляет, что технические возражения в отношении состава преступления представляются имеющими существенные фактические основания. Тот факт, что это так называемое признание было сделано под воздействием наркотиков, а также что это был доверительный разговор с врачом в четырех стенах клиники с целью лечения, – все это создает очень серьезную техническую ситуацию.

– С позволения высокого суда, – сказал Гамильтон Бюргер, – у меня есть другие основания. Когда пациент признается в каком-либо преступлении врачу, то тот не может считать это доверительной информацией.

– Но этот врач – психиатр, – заметил судья Эшхерст. – Я знаком с рядом решений, указывающих, что признание в преступлении не обязательно дает возможность врачу установить диагноз, и это не доверительная информация. Но здесь мы имеем дело с психиатром, который, согласно вашим собственным словам, пытался исследовать скрытые причины виновности пациента.

– Я мог бы сократить все это, если вам будет угодно, – сказал Мейсон. – Я могу доказать прямо здесь и сейчас, что обвиняемая никогда не бросала эту бутылочку с ядом в озеро Туомби.

– И как же вы собираетесь доказать это? – агрессивно и требовательно спросил Гамильтон Бюргер. – Это еще одна рассчитанная на показной эффект игра, еще одна попытка повлиять на прессу. Вы…

Судья Эшхерст стукнул своим молотком.

– Достаточно, мистер прокурор. Мистер Мейсон, вы хотели что-то показать высокому суду?

– Да вот только это, – сказал Мейсон. – Взгляните на набивку патронов 16-го калибра, которые наполнены формованной дробью номер 5. Взгляните на бутылочку, помеченную как вещественное доказательство «А» и содержащую яд. Посмотрите на дробинки. Это дробь номер 7, а половина из нее – птичья дробь номер 8. Это совершенно точно не дробь номер 5. И вы еще видите несколько дробинок номер 5, которые остались вот в этом патроне, только наполовину опустошенном. Иными словами, ваша честь, бутылочка, содержащая безвредный сахарный заменитель, вещественное доказательство «Б», – в ней содержится формованная дробь номер 5, взятая из патронов от дробовика. А бутылочка, вещественное доказательство «А», содержащая цианистый калий, содержит также дробь номер 8 или 9. Эта нагрузка – значительно более мелкая птичья дробь, предназначенная для охоты из засады или с возвышенных мест. А заряд в патронах, которые были обнаружены в месте, указанном в магнитофонном признании, содержит дробь, используемую для утиной охоты.