Ее отметина потемнела.

Сразу после взрыва Фелисити показала руку Спару и своим друзьям, и все они видели лишь легкое покраснение на бледной коже.

На следующее утро в ванной стало заметно, что метка покраснела и походила теперь на ожог. Этим вечером, после видения, не осталось никаких сомнений, что это метка Ултора.

Очертания символа потемнели до ржаво-коричневого цвета, как словно татуировка, нанесенная хной, и Спар видел, как Фил неосознанно потирает ее, когда отвлекается.

Она утверждала, что метка не причиняет ей боль, но Спар знал, что боль может иметь различные формы, и не все из них физические.

Он был близко знаком с Тьмой и понимал, что даже крупица ее могла угнетать человеческую душу, как якорь, таща в бездну. Особенно душу такую чистую и сладкую, как у Фелисити.

Эта мысль заставила его улыбнуться, даже почти захихикать.

Он был знаком со своей маленькой женщиной едва ли сутки, но знал, что некоторые из ее знакомых описали Фил ее как сладкую.

Снаружи была колючей, как чертополох, со своим острым языком и держала дистанцию. Спар уже видел, как она использовала юмор в качестве щита против страха и брюзжала, когда чувствовала себя не уверенной или сбитой с толку.

Казалось, Фелисити довольно много на него рычит.

Его удивляло то, что она заставляла его ощущать себя выбитым из колеи. Это чувство ему не нравилось.

Долг обязывал его верить, что он испытывал к ней не больше, чем защитный инстинкт, который любой Страж естественно ощущал к человечеству, к расе, вызвавшей его, но это не объяснило, как чувства Спара перерастали от желания защищать до симпатии каждый раз, когда она находилась поблизости.

Он и сам не подозревал, что способен на такие эмоции. Стражей создавали как воинов ради единственной цели.

Не только само предназначение бороться с Тьмой, решая этим все другие проблемы, но и природа бойцов, закаленных и замкнутых, сделали их не способными испытывать подобные нежные чувства.

Им были присущи приверженность своему делу, верность своим братьям и глубокая ненависть к злу, для того чтобы выполнять свою работу, но ничто не говорило о том, что они должны уметь заботиться, особенно об определенном человеке.

Выживание человеческого вида — вот что имело значение в балансе между Светом и Тьмой, а не жизнь каждого отдельного лица. Потери неизбежны, как и любой солдат, он знал это, поэтому привязанность к человеку обрекала на боль.

Как ни крути, что толку заботиться о человеческой женщине? Даже если Стражи одержат победу, Общество будет сражено, а Семь навсегда останутся в тюрьме, отсутствие угрозы означает, что Спар и его братья вернутся в свой сон.

Он и его сердце обернуться в камень до следующей угрозы Тьмы, а человек, как Фелисити, будет жить, стареть, и умрет, потерянная для него навсегда.

Логика диктует, что Страж не должен чувствовать. Это единственный способ, гарантирующий исполнение его долга, как обязывает Свет.

Но знание этого не делало задачу устоять перед Фелисити легче, особенно теперь, когда Спар узнал ее вкус. Он вспоминал их поцелуй по тысяче раз в час с того момента.

Жест был порывом, маленькой местью женщине, которая напугала его до глубины души, когда упала в обморок у его ног. Спар хотел вывести ее из себя, возможно, смутить тем, что ее облапал мужчина на людях, на глазах у незнакомцев, проходящих мимо оживленной больницы.

Но в тот миг, когда он прикоснулся к ней, каким-то образом его первоначальные намерения растворились, растаяли в глубоком, насыщенном вкусе Фелисити.

Вкусе сладком, как мед, и пряном, как густой глинтвейн. Она уничтожила его рассудок одним прикосновением, и он знал, что сам виноват в этом падении.

Спар ощутил на вкус ее шок, а затем жар ее капитуляции, пока наслаждался ее нежным ртом. Тело Фелисити фантастически подходило к его, и отклик пробудил огонь, струящийся по его венам.

Прежде чем она отстранилась, он был готов наплевать на всю эту публику и нырнуть еще глубже в ее тепло.

Ее отказ, скорее всего, уберег их от немалых неприятностей, в том числе и вероятного ареста за непристойное поведение в общественном месте. Спар потерял рассудок, слишком далеко зашел, чтобы волноваться об этом. Он был готов взмыть с ней в небо, если бы это дало возможность продолжать ее обнимать. Спар испытывал абсолютный восторг.

Так почему с ней не произошло того же?

Спар нахмурился и поерзал на своем месте в углу. Объект его размышлений перемещалась по помещению, как будто Стража там даже не было, демонстративно не обращая внимания на его присутствие, и ему пришлось признать, что такое отношение раздражало.