Войска Екатерины спокойно — сопротивления ведь ниоткуда не было — заняли Петергоф. Орлова послали на рекогносцировку: разумеется, о противниках и помину не было. Голштинцы, окружавшие Петра в Ораниенбауме и преданные ему, были готовы умереть за него, но он приказал им не оказывать никакого сопротивления и не защищаться вовсе. Он хотел бежать, велел приготовить лошадь, но сел не на нее, а в коляску со своей возлюбленной и Гудовичем и печально сам повез свою «повинную» голову виновной жене своей. Его провели потихоньку в дальнюю комнату дворца. Романовну же и Гудовича, который и тут себя вел с необыкновенным благородством, арестовали. Петра, как к смерти присужденного, за час до казни накормили и напоили и повезли затем в Ропшу под конвоем Алексея Орлова, Пасека, Барятинского и Баскакова. Ропшу он избрал сам, она ему принадлежала, когда он еще быть великим князем. Другие, впрочем, говорят, что он вовсе не был в Ропше, а в имении Разумовского.

В одном из своих писем к Екатерине Петр говорил о своем отречении, в другом о лицах, которых желал бы оставить при себе; исчисляет всё, что ему нужно для житья, причём именно упоминает о запасе бургонского вина и табаку. Далее требовал этот жалкий правитель скрипку, библию и разные романы, причем прибавлял, что он хочет сделаться философом. Он в слезах молил извергов вернуть ему Воронцову и не разлучать его с нею, просил оставить ему его верного слугу негра Нарциса, дать ему любимую собаку и скрипку, на которой он так охотно играл, но безжалостные варвары и в этом ему отказали.

Солдаты праздновали занятие Петергофа, вломились в дворцовые погреба и пили венгерское касками, принимая его за мед. Орлов слышал об этом беспорядке, но по трусости или лени не сдвинулся с места, Дашкова-же сейчас, отправилась вниз, приняла грозный вид и своим тоненьким голосом восстановила порядок. Довольная успехом, она отдала им все деньги, бывшие с нею и сказала солдатам, что по возвращении в Петербург им позволят пить на казенный счет.

5-го июля 1762 г. был совершен тот омерзительный кровавый факт, который покончил с жизнью последнего отпрыска из дома Романовых. Это гнусное дело совершил Алексей Орлов с шайкой таких же злодеев, как Екатерина и его братья.

События в Ропше до сих пор не были еще вполне выяснены. Княгиня Дашкова, принимавшая активное участие в этом перевороте и посвященная в это гнусное дело, неоднократно выражалась, что кровавый акт совершен рукою Алексея Орлова.

Гельбиг же рассказывает, что Алексей Орлов набросился на Петра, но когда тот стал умолять и сопротивляться, то разжалобился и выбежал на террасу, дело же докончили уже его соучастники.

Покончив с несчастным Петром, Алексей Орлов немедленно поскакал в Петербург к Екатерине, которая приняла весть о смерти супруга прямо-таки с дьявольским спокойствием, какое только возможно при том железном и бессердечном характере, каким обладала эта в разврате зачерствевшая женщина.

Тот же самый Гельбиг добавляет, что когда Алексей Орлов выбежал из дворца, остальные злодеи набросились на отравленного Петра и не довольствуясь этим, стали душить его подушками; завязалась ужасная борьба во время которой князь Барятинский схватил салфетку, сделал из неё петлю и набросил ее на шею несчастной жертве. При этом несколько извергов, щеголяющих ныне громким именем и графским или княжеским титулом, ухватили за ноги и руки несчастного и таким путем обезоружив жертву, дали возможность барону Энгельгардту затянуть зловещую петлю.

Курьер Екатерины, который в качестве пассивного зрителя присутствовал при этой душераздирающей сцене, уверял, что он никогда в жизни не слыхал подобного ужасного крика и стона. Два рядовых, помогавших в этом деле и не отличавшихся сдержанностью в словах, были для виду произведены в офицеры, посланы в провинцию и там тихо и смирно умерщвлены…

Но несмотря на все меры предосторожности, это гнусное кровавое дело не осталось тайной, и особенно полно документировано участие и отношение к нему Екатерины. Так наприм., французский дипломат Бретейль послал немедленно после задушения Петра следующую депешу своему правительству: «Какое ужасное явление и какой пример для народа, если последний только способен отнестись к событиям хладнокровно. С одной стороны внук Петра I-го свергнут с трона и умерщвлен, с другой — внук царя Ивана страдает в оковах в заточении. При этом принцесса Ангальт-Цербстская завладела короной предков Петра I-го и Ивана и убиением императора-мужа достигла трона».

Официально народ узнал о смерти Петра из манифеста самозваной императрицы, в котором между прочим говорится о том, что Петр III скончался скоропостижно от недуга, который его одерживал уже несколько раз в течение жизни. В частном же письме к своему бывшему фавориту Понятовскому, у ней хватает наглости, умалчивая о настоящей причине смерти, называть эту болезнь «геморроидальными коликами».

Похороны Петра были очень скромны и в отсутствии Екатерины.

Опубликование кровавой драмы в Ропшенском дворце совершилось по следующей случайности: некто Рулье, служивший секретарем при французском посольстве, написал, как очевидец, довольно обширное сочинение об Екатерине и ее пособниках в достижении трона. Рулье сдал свой манускрипт либеральному энциклопедисту Дидро для издания, но Дидро, подкупленный Екатериной, не только что отказался сам от издания, но даже оказал препятствие к печатанию сочинения Рулье и, благодаря тому же либералу, русскому посольству в Париже удалось купить манускрипт Рулье вместе со всеми правами на оный. И таким образом опубликование такого важного исторического манускрипта было задержано до смерти его автора и лишь благодаря А. И. Герцену, издавшему в шестидесятых годах мемуары Екатерины II, узнали мы суть этой ужасной истории, в правдивость коей в силу ее зверского характера и по сию пору решительно с трудом верится. Да, но это было так, и остается только пожелать одного, чтобы эта хотя и горькая истина нашла бы надлежащее распространение в России и чтобы таким образом раз навсегда замолкли хвалебные гимны и дифирамбы, воспеваемые и по сегодня ордой сикофантов или лакеев-лизоблюдов, имена коих нередко украшает профессорский титул.

Вот что говорит наш незабвенный автор «С того берега» об этом факте.

Дашкова играла в нём очень важную роль и об участии её говорила сама императрица Бестужеву: «Кто бы мог подумать, что дочь Романа Воронцова поможет мне сесть на престол».

Но весть об убийстве Петра исполнила Дашкову ужасом и отвращением: она до такой степени была взволнована и возмущена этим пятном «на перевороте, который не стоил ни капли крови», что не могла настолько переломить себя, чтоб ехать на другой день во дворец. Она минует в своих записках все подробности этого гадкого происшествия, где три офицера, из которых один был гигант, полчаса работали, чтоб удушить салфеткой отравленного арестанта, — как-будто нельзя было подождать четверти часа. Она полагает, что Екатерина не знала вперед о намерении А. Орлова: вернее однако то, что Дашкова не имела понятия о участии Екатерины, которая тщательно умела скрывать что хотела: о её интриге с Григорием Орловым, например, тоже не только не знали ни Панин, ни другие заговорщики, но ни сама даже Дашкова.