Ньют закусил губу и уставился в свою чашку с кофе. Куини была права, и это даже немного злило: он взрослый человек, опытный фигурист, ему двадцать четыре года, он катается на глазах у всего мира уже одиннадцать — ладно-ладно, десять! — лет, и какие-то старые страхи не должны им владеть. По крайней мере, не должны мешать его делу.

Но это было сложно.

А сказать ей, почему он тут так распсиховался, он тем более не мог.

Персиваль разломал пакетик сахара, высыпал в свою кружку и коротко глянул на Ньюта, позвякивая ложечкой:

— Ньют, я понимаю, в чём дело. Но ты уже знаешь, как не надо. А ещё знаешь, что я добьюсь того, чтобы вы всё сделали, и сделали хорошо. Так что мой тебе совет — соглашайся. Будет лучше, если новая программа получится именно быстрой, и ещё раз повторю тебе: я знаю, что вы сможете.

Ньют прикрыл глаза и отпил кофе.

Пожалуй, ему сейчас больше всего хотелось уткнуться лбом Персивалю в плечо и пробурчать что-то вроде «всё я знаю, просто банально боюсь». Но во-первых, тот и так сказал, что понимает, в чём дело, а во-вторых, слева и напротив сидели Серафина и Куини. А в-третьих, чёрт его знает, как Персиваль бы это воспринял, потому что одно дело — повиснуть у тренера на шее после проката, на эмоциях, и совсем другое — вот так.

Хотя это всё, конечно, глупости.

— Версия, которую я подобрала, не самая быстрая, — весомо заговорила Серафина, и Ньют поднял на неё взгляд. Она слегка улыбалась, а такая улыбка всегда выражала её одобрение. Конечно, она тоже понимала, откуда у проблемы растут ноги. — И, Ньют — я уже вижу вас под эту музыку, а ты знаешь, что это значит.

Ньют почти против воли улыбнулся. Он знал. Эта фраза из уст Серафины почти напрямую переводилась как «даже не пытайтесь со мной спорить, вы будете под это кататься».

Деваться было некуда.

Ньют пожал плечами:

— Тогда будем составлять расписание, да?

~

Криденс втянул через трубочку остатки молочного коктейля — клубничного и отвратительно переслащенного — и досадливо поморщился: звук при этом получился совсем не такой громкий, какого он ожидал. И не смог заглушить голосов его тренера и хореографа.

Уже четверть часа они ругались. Опять.

Криденс не любил чужих конфликтов, всегда чувствовал себя неуютно, если становился их свидетелем, и каждый раз его тянуло уйти подальше. Наверное, потому, что его родители, сколько он себя помнил, ссорились крайне редко, а чтобы при нём — так, кажется, вообще никогда. Поэтому никакой привычки и иммунитета к подобному у него не было.

Иногда он об этом даже жалел.

Сегодня всё началось, вроде бы, с того, что Геллерту не понравилось кафе, выбранное Альбусом для встречи. У них все ссоры так начинались: с ничего не значащих мелочей. А потом они заговорили о смене программы, и понеслось. Хотя сезон только закончился, и эта встреча обещала стать последней перед месяцем отдыха. В том числе и друг от друга.

— Это должно быть что-то… тяжёлое, — Геллерт, как всегда, отчаянно жестикулировал, подчёркивая сказанное. Или просто рисуясь. — Я бы даже сказал, мрачное!

Альбус вздохнул:

— Но зачем? У нас хорошая, светлая программа. Я бы хотел создать что-то на её основе.

— О да, конечно, тебе лишь бы посветлее да помягче. Тебе не кажется, что ему уже пора слезать с этого светлого и переходить на что-то более серьёзное?

«Перестаньте трепаться обо мне в третьем лице!» — вертелось на языке у Криденса. Но он пока молчал. Терпения с такими наставниками ему было не занимать.

А ещё он думал, что в этом споре скорее согласен именно с Геллертом. Даже не потому, что тот был очевидно прав, а потому, что он — хореограф, ему виднее, как прокат должен выглядеть, а уж от Альбуса зависит техническая сторона. И от него самого, конечно.

— Я бы сказал, что для этого ещё рано, — мягко ответил Альбус. — Мальчику двадцать лет, некоторые в этом возрасте ещё выступают на Чемпионате юниоров, и…

— Криденс — не «некоторые»! — у Геллерта аж глаза блеснули. — Он уже два года на этих чемпионатах не выступает, и мы должны забыть про тот детский сад, который он сейчас катает в короткой! Право, Альбус! Голубые рубашечки, полька Штрауса… ты ему ещё «К Элизе» на произвольную предложи! Да что там мелочиться, собачий вальс сразу!.. Подобная мягкость — это уже не наш уровень, неужели ты не понимаешь?

Альбус кашлянул и поправил очки:

— Геллерт. Ты не хуже меня — даже, пожалуй, лучше — знаешь, что собачий вальс для одиночного проката как раз достаточно сложен. Он подойдёт вовсе для показательных выступлений, но никак не для соревнований. И если бы я действительно его предложил, ты бы сказал мне именно это. Там не на что опираться. Нельзя сложить хоть какую-то цепь элементов.

«Отпустите меня, — отчаянно думал Криденс, постепенно закипая, — пожалуйста, просто отпустите меня в парк напротив, я поваляюсь там на травке и вернусь через пару часов, когда вы выдохнетесь, наконец… Нет, через пять. Нет, никогда, потому что вы в принципе, мать вашу, не выдыхаетесь!»