Шрифт:
Рассмеялись ребята. Вот бы так да на самом деле!
Размечтались ребята. Вот так бы на самом деле!
Улыбнулся ребятам рабочий парень. Мол, будьте спокойны, мол, так и будет. И вновь крутанул руками.
Стояло лето 1919 года. Наступали, шли на Москву деникинцы.
«Самообслуживание»
Довмонт Кикикин, кулацкий сын, записался в войска к Деникину. Нравилось ему у Деникина. Особенно «самообслуживание». Бесчинствует Белая армия. Грабит она население. Воля во всем Кикикину. Вступили войска в Обоянь. Сразу шмыгнул по дворам Кикикин. Видит мясо – давайте мясо. Видит яйца – давайте яйца. Хлеб раздобыл, молоко и квас. Даже принес пироги с грибами.
Приглашает других. Угощает. Смотрят солдаты:
– Откуда?
– Как?
Отвечает Кикикин:
– Самообслуживание.
Смеются другие – эка ж словечко выдумал!
Вступили деникинцы в город Курск. Вот где мечта, где простор солдату. Юрок, пронырлив, нахален Довмонт Кикикин, сразу видно – сын богача. Пригрозил он винтовкой какому-то портному. Френч, галифе и рубаху сшил за сутки ему портной.
Смотрят солдаты – Кикикин, словно жених, с иголочки.
– Откуда?
– Как?
Отвечает Кикикин:
– Самообслуживание.
Вступили войска в Фатеж. Город Фатеж на пути к Орлу. И в Фатеже куда-то исчез Кикикин. Где-то шнырял, вынюхивал. Вернулся. Смотрят солдаты: сапоги на нем хромовые. Новые. Со скрипом.
– Откуда?
– Как?
Отвечает Кикикин:
– Самообслуживание.
В город Кромы вступила Белая армия. Это рядом совсем с Орлом. Снова простор Кикикину.
Уже в тонкорунной папахе стоит Кикикин.
Доволен солдат-деникинец: и одет, и обут, и желудок всегда набит. Хорошее дело самообслуживание.
Вступили войска в Орел. Снова исчез Кикикин. Ждут его час. Ждут день. Волноваться стали.
Вдруг видят, несется Кикикин.
– Караул! – истошно вопит.
Посмотрели солдаты: нет ни папахи на Кикикине, нет ни сапог. Исчезли френч, галифе, рубаха.
Голым, в чем мать родила, несется к своим Кикикин.
Что же случилось?
Раздели Кикикина солдаты соседней части. Вор дубинку унес у вора. Нередко случалось такое в войсках Деникина. Привыкнув грабить других, деникинские солдаты стали друг друга грабить.
– Верну! Отомщу! – бушевал Кикикин.
И верно, вернул. Для острастки теперь гранатами вдоль и поперек обвесился. Ходит как склад с оружием.
Недолго ходил Кикикин. На первой версте за Орлом погиб. И надо же – на собственной гранате подорвался деникинец. Взорвалась одна из гранат Кикикина.
Поражались другие:
– Сам! На своей гранате!
Вспоминали Кикикина:
– Самообслуживание!
Автограф
Пардон-Халилецкий – пианист, музыкант. Одобрял Халилецкий во многом белых. Хотя знал, что они разбойничают.
– Так время такое, – говорил Халилецкий.
Знал, что казни, что розги для непокорных у них в ходу.
– Фи, – говорил Пардон-Халилецкий. – Я демократ. Я категорически против казней. Розги? Хи-хи, розги – это другое дело.
Считал он, что белые порядок несут России. Лучше они, чем красные. Впрочем, не очень ругал и красных:
– Я демократ, я демократ. Что-то есть и у них хорошее.
Захватили белые город Курск. Отмечали свою победу. На торжественный ужин был приглашен и Пардон-Халилецкий.
Сам генерал Кутепов пришел на ужин. Генералы в зале. Юнкера, офицеры, нарядные дамы в зале.
Играл Халилецкий на фортепьяно. Играл. Старался.
Похлопали дружно ему офицеры. Генералы улыбкой встретили. Дамы кричали:
– Браво!
Кланялся важно Пардон-Халилецкий. Был на десятом небе. Попросил он на память автограф Кутепова.
Пригласили к столу музыканта. Выпил он шампанского. Милое общество!
Хорошо на душе у Пардон-Халилецкого. Дружно кричал с другими:
– Слава Деникину!
– Слава Кутепову!
– Май-Маевскому долгие лета!
Были танцы, затем и карты. Заговорили потом о красных. Не удержался Пардон-Халилецкий. Полез со своим любимым:
– Я демократ, я демократ. Что-то есть и у них хорошее.
Обернулись на эти слова офицеры. Генералы глаза скосили. Посмотрели, как змеи, дамы.
– Что-то хорошее?
Выпил Пардон-Халилецкий шампанского. Море ему по колено.
– Так точно, хорошее, – сказал Халилецкий. – Хи-хи, не секут они, скажем, розгами.