Он был уважаемым членом общества, но дурная слава Бэйли покрыла его позором. Иметь сына, обвиняемого в убийстве, это то же самое, что быть обвиненным в преступлении самому — родительский провал первой степени. Может, это несправедливо, но всегда имеется невысказанный вопрос: что такого сделали эти люди, чтобы превратить невинное дитя в хладнокровного убийцу другого человека?

Я видела объявление в коридоре наверху. На это утро было назначено еще десять слушаний, помимо Бэйли. Дверь в помещение судей была закрыта. Сотрудница суда, стройная симпатичная женщина в темно-синем костюме, сидела за столиком внизу и справа от судейской скамьи. Судебный репортер, тоже женщина, сидела за таким же столиком слева.

Также присутствовала дюжина адвокатов, большинство в темных консервативных костюмах, все в белых рубашках, неярких галстуках, черных туфлях. Среди них была только одна женщина.

Пока мы ждали начала процедуры, я рассматривала публику. Шана Тимберлейк сидела через проход от нас, на один ряд дальше. Под лампами дневного света иллюзия юности исчезла, и я могла видеть темные полоски в углах ее глаз, говорящие о возрасте, усталость, слишком много вечеров в плохой компании. Она была широкоплечая, с тяжелой грудью, тонкая в талии и бедрах, одета в джинсы и фланелевую рубашку. Как мать жертвы, она могла одеться как хочет. Ее волосы были почти черными, с несколькими серебряными прядками там и сям, зачесанные назад и заколотые на макушке. Она посмотрела своими горячими темными глазами на меня, и я отвела взгляд. Она знала, что я пришла с Ройсом. Оглянувшись, я увидела, что ее взгляд задержался на нем, с прямой оценкой его физического состояния.

Одна женщина, идущая по проходу, привлекла мое внимание. Ей было тридцать с небольшим, болезненная, худенькая, в вязаном платье абрикосового цвета, с большим пятном на подоле.

Еще на ней была белая кофта, белые туфли на каблуках и короткие белые носочки.

Крашеные блондинистые волосы поддерживались широким обручем. Ее сопровождал мужчина, по-видимому, муж. Он был чуть постарше, с вьющимися светлыми волосами и надутым смазливым лицом, какие мне никогда не нравились.

С ними был Перл и я подумала, не тот ли это сын, который видел Бэйли с Джин Тимберлейк в ночь, когда она была убита.

В задних рядах звук голосов усилился и я повернула голову. Внимание публики сфокусировалось, как на свадьбе, когда появляется невеста, готовая начать свой путь к алтарю. Ввели заключенных, и их вид был странно раздражающим: девять мужчин в наручниках, скованные вместе, шаркающие своими ножными цепями. На них была тюремная одежда: бесформенные хлопчато-бумажные рубашки, оранжевые или серые, и серые или голубые штаны с надписью ТЮРЬМА на заду, белые носки и пластмассовые сандалии. Большинство их них были молоды: пять латиноамериканцев и трое негров. Бэйли единственный был белым. Он казался очень смущенным, на лице краска, глаза опущены.

Скромная звезда этого кордебалета головорезов. Остальных заключенных, похоже, не очень заботила процедура, они кивали своим знакомым и родственникам.

Большинство зрителей пришли посмотреть на Бэйли Фаулера, но никто, похоже, не сочувствовал его положению. Заключенных привели в отсек впереди, где с них сняли ножные цепи, для того, чтобы вызываемый мог подойти к судье. Они уселись, как и все мы, чтобы наслаждаться представлением.

Судебный пристав произнес свое «всем встать», и мы послушно поднялись, когда появился судья и занял свое место. Судье МакМахону было немного за сорок, он излучал работоспособность и продуктивность. Аккуратный и светловолосый, он выглядел как мужчина, который играет в гандбол и сквош и рискует умереть от инфаркта, несмотря на всегда идеальное здоровье.

Дело Бэйли должно было рассматриваться предпоследним, так что нас ожидало несколько небольших процедурных драм. Нужно было вызвать откуда-то переводчика, чтобы помочь двум обвиняемым, которые не говорили по-английски. Бумаги были заполнены неправильно.

Два слушания были перенесены на другой день. Другие бумаги были отправлены, но не получены, и судью это утомило, потому что у адвоката не было доказательств, а другая сторона не была готова.

В один из моментов охранник достал ключи и открыл наручники обвиняемого, чтобы тот мог поговорить со своим адвокатом в задней части комнаты. Пока продолжалась эта беседа, другой заключенный втянул судью в продолжительную дискуссию, настаивая, что будет представлять себя сам. Судье очень не нравилась эта идея, и он потратил десять минут, предупреждая и увещевая, советуя и браня. Подсудимый не дрогнул. В конце концов, судье пришлось уступить желанию парня, тем более, что это было его право, но судью это явно разозлило.

Тем временем, подспудное нетерпение побуждало публику к посторонним разговорам и хихиканью. Они настроились на главное действо, а должны были скучать, просматривая второсортный сериал об ограблениях и сексуальных домогательствах. Я наполовину ожидала, что они начнут хлопать в унисон, как зрители в кинотеатре, когда фильм задерживается.

Джек Клемсон стоял, прислонившись к стене, и разговаривал с другим адвокатом. Когда приблизилось время рассмотрения дела Бэйли, он отошел и пересек комнату.

В этот момент в зал вбежал человек в красной лыжной маске, закрывавшей лицо, c полуавтоматическим ружьем в руках. — НЕ ДВИГАТЬСЯ! — закричал он. — ВСЕМ СТОЯТЬ!

Он выстрелил один раз, видимо для того, чтобы к нему прислушались. Грохот от выстрела был оглушающим. Выстрел сбил одну из ламп на потолке. Разбитое стекло посыпалось, как облако, люди закричали и стали искать укрытие. Младенец начал пронзительно орать. Все попадали на пол, включая меня. Ройс продолжал сидеть прямо, застыв от удивления. Я подобралась поближе и ухватила его спереди за рубашку. Потянула его на пол, заслоняя своим телом. Он сопротивлялся, пытаясь встать, но в его состоянии справиться с ним было нетрудно. Один из охранников полз по проходу, скрываясь от стрелявшего за скамейками.