Ладена схватила меня за рукав:

— Ой, ну ты просто!..

Что я такое, она не сказала.

Мы находились возле «Глаубиц».

Я затянул Ладену в зал.

Колмана там не было, зато был Вашек Перлик из нашей компании. Он помахал мне от столика, но не нашлось ни одного свободного стула.

Я подошел к нему один, пожал руку и спросил о Ченеке.

Вашек жадно поглощал гуляш и полным ртом промямлил:

— Он был. За час до твоего прихода ушел с Иткой Пражаковой.

Это была новость.

— Ничего нет невозможного, — сказал он и опять стрельнул глазом к двери, на Ладену. Взгляд его говорил: «Что у тебя с этой?» Наконец Вашек не выдержал, спросил:

— Знакомая?

— Кузина Бета, — сказал я, — едет со мной в четверг как подружка невесты.

Он не повел и бровью, но поставил под сомнение мой выигрыш:

— Если не сбежит…

Потом высунул шею из рубашки апаш и дернул головой. К двери.

Приятно было это видеть. Ладена действовала с первого взгляда. «Вот так-то, знай наших!» — подумал я. А вслух сказал:

— Нацеливаюсь на отдельное жилье. Хотя найти и будет трудновато. Смекаешь?

Вашек высказался скептически:

— Комната на двоих — мечта поэта…

— Не беспокойся! — хлопнул я его по плечу. — Что-нибудь да придумаем. Бывай!

Мы прочесали с Ладеной Нерудовку, дошли до «Меценаши», «У Патрона» заглянули в зал, но никого не встретили. Шатались целый час, пришли опять на Старе Место, и тут Ладена, вытащив платочек, вытерла нос и решительно сказала:

— У тебя ноги не болят?

— Ты ведь у нас физкультурница?

— Поэтому я свои должна беречь.

— Ну, значит, у меня болят.

— Может, послушаем немного музыки — ты выдержишь?

Я в ту минуту мог бы выдержать, что угодно, — и Ладена завела меня в одно место, на пятачке возле Вифлеемской часовни. Тут был уютный полумрак, за столиками — по крайней мере по одному выпускнику средней школы, а в уголке — старый патефон с кучей еще более старых, заигранных пластинок. Ладена поставила одну, мечтательно застыла, слушая.

Я взял ее руку — не всю, только кончики пальцев, — стал нежно гладить каждый ноготок (этот пас у меня отработан — со времен бальных танцев в школе действовал безотказно) и посмотрел в глаза.

— Знаешь, мне сейчас ужасно хорошо…

— Знаю, — сделала она лицо, как у праотца Чеха[6].

И немного погодя сказала:

— Кто тебя сегодня вывел из игры с утра пораньше?

— Об этом ты сейчас не говори.

— А все-таки?

— Немножко позже, ладно?

Я улыбнулся. Представил себе, как напишу письмо Ондроушеку, он это любит; что-нибудь выдумаю и отверчусь от неприятных разговоров в деканате. Потом спросил:

— У вас тоже обязательное посещение лекций?

— Некоторых — да.

— Сегодня они были?

— Только Гопкирка.

— Кто?

— Как кто?

— Постой, — не торопясь сдаваться, отвел я свою руку (зато подальше вытянул ноги, пока не коснулся Ладениного колена), — это, как я понимаю, лектор. Только что он читает? Или есть у вас курс под названием «Але-гоп»?

Ладена наподдала мне под столом ногой так, что я ойкнул.

— Не оскорблять физкультурников!

— Ясно. Какой-нибудь Кодеш[7]…

Она потянула из рюмки и, надув щеки, немного подержала вино во рту. Потом сказала:

— Напрасно изощряешься. Я все равно не в физкультурном.

— А я не в историческом.

— Не в историческом?! А ты мне этого не говорил…

— Не говорил?

— Нет.

Застукала она меня. Это слегка испортило мне настроение.

— Ну не волнуйся, я занимаюсь индологией, — стал я немного горячиться.

— И ты уже на третьем курсе? — удивилась она.

Потом пришла моя очередь удивляться, когда она добавила:

— Да, верно. Чтение санскрита начинается с третьего года. У вас уж должен быть и брахманизм, и индуизм. Я тоже этим увлекалась…

Я не дал ей договорить.

— А как это согласуется с твоей физкультурой или химией? — сказал я и прищурился, словно та ее ложь была невесть какое большое дело, прекрасно зная между тем, что это не большое дело, а всего только игра и, назовись Ладена хоть учителем закона божия, мне было бы на это также наплевать.

— А что, все обязательно должно согласоваться?