«А вдруг Ладена?» — подумал я и, взглянув с отчаянием на маму, выбежал из кухни.

Я поднял трубку. И мгновенно просиял, как только Ладена произнесла «алло».

— Ты где? — спросил я, точно ждал, что она скажет: «Напротив в автоматной будке, сейчас приду…»

Она этого не оказала.

— Я говорю из общежития… из проходной.

— Что у тебя? Ты получила открытку с видом из Шпиндла?

Вместо ответа я услышал всхлипывания. В висках у меня застучало.

— Что с тобой? — спросил я.

И еще раз настойчиво:

— Ты меня слышишь?

— Здесь мама, — сказала Ладена. — Вчера отец твой звонил одному знакомому в Усти, все рассказал ему про нас, и у нее теперь от этого нервное потрясение. Я хотела, чтобы ты знал…

— Не может быть… — Какое-то мгновенье я готов был сдернуть аппарат и разнести все в доме. — Но так же ведь не делают, Ладена!.. Я прошу извинения за все, я ко всему этому совершенно непричастен! Ты меня слышишь?

Раздались всхлипывания. Потом что-то щелкнуло.

Глухо.

Бесповоротно.

Я выпустил трубку, оставив ее болтаться на шнуре, и бросился в комнату. Захлопнул дверь и заперся.

Чтобы остаться одному со всем, что на меня свалилось.

Горела щека, болела голова, и на душе было пакостно.

12

Два дня, не переставая, сыпал снег, и два дня с заявлением о разводе в кармане я никак не мог соединиться с Ладеной по телефону. В пятницу к вечеру, приняв решение, я после лекций отправился на Ветрник. Озябшей рукой написал в книге посетителей свою фамилию, прочел, что после девяти мне следует покинуть помещение, и рысцой взбежал на третий этаж. Здание было что надо, с широкими окнами, под одним из которых какой-то романтик метровыми буквами вытоптал на снегу:

Клара тебя любит Михал.

Это меня растрогало, вернулось прежнее приятное ощущение раскованности — пока я не вспомнил, что произошло между мной и Ладеной два дня назад. Воспоминание о последнем телефонном разговоре — которое я мысленно все время обходил — посбило несколько Мою самонадеянность. Впрочем, одно это было бы еще не так трагично, не будь моего столкновения с отцом и его жизненными взглядами — я чувствовал, что нам с ним уже не понять друг друга, и не с кем было поделиться этим горестным открытием. Я в самом деле совершил какой-то промах и то смирялся, то вынашивал протест. «Плюнь ты на всех девчонок, учись, живи себе спокойно…» Но как мог парень быть спокойным без девчонок? Все это было далеко не просто.

Перед дверью с цифрой двадцать один я остановился.

Выждав немного, постучал.

Сперва услышал незнакомый женский голос:

— Опять кто-то лезет.

Открылась дверь, и сидящая на диван-кровати девчонка в желтоватом затрепанном свитере потянулась ко мне головой:

— Тебе чего, чаю? Кофе? Денег? Нету в наличии, и одолжить не можем.

— Оставь его, — сказала Ладена.

Повернулась к компании из двух парней и трех девочек, сидящих вразброд на диванах и на радиаторе под окном, и объявила:

— Это мой муж.

Один из парней засмеялся, девчонка в голубом клетчатом халате с любопытством вскинула, на меня глаза, другая — подвинулась, освобождая мне место, я сказал: «Алеш Соботка», та, на которой был желтый свитер, толкнула дверь и сказала: «Ага», и тем дело ограничилось.

Послеобеденное времяпровождение в общежитии шло вразрез всему, что я себе представлял. Я думал, мне Ладена улыбнется той лучезарной улыбкой, какую я у нее знал, сварит кофе, и станем мы с ней говорить. Благо поговорить было о чем. А вместо этого вопил магнитофон, и курчавый парнишка, слегка покачиваясь, когда шел менять кассету, без устали выкрикивал:

— Поштолка бы устроил выпивончик, были бы только деньги!

И через несколько минут опять:

— С Ярдой Маликом можно было работать — громадный режиссер!

— Не балаболь, Поштолка! — одернула его девица в желтом свитере. — Взяли тебя разок статистом, так теперь год будешь лезть всему общежитию в печенки.

— Кто кому лезет в печенки?

Откинувшись спиной к стене, я стал смотреть на Ладену. Скорбно. Чтоб поняла, как я несчастен. Она даже не повернула головы.

— Знаешь эту запись? — произнесла возле меня девчонка в клетчатом халате и опять стрельнула по мне глазом. — Ее часто играют в Закруте. В порядке, правда?

— Это что мы здесь ставили в прошлом году, из кинофильма, слышишь, Сид? — толкнула сидящего напротив меня парня та, на которой был свитер. — Не дрыхни, когда тебе крутят музыку! Вспомнил? — по-прежнему обращалась она к Сиду. — Тогда мы тоже собирались у Ладены и пускали эту пленку.

Сид продолжал молчать.

Особого восторга он во мне не вызывал. Бледненький, как бумага, сонно посматривал он на Ладену.

Девчонка в свитере тоже обратила на это внимание, и Сид почувствовал, что на него глядят.