Но Божена не торопится. Времени у нее хоть отбавляй — включила радио, знакомые песенки подбадривают. Радиостанция передает свою программу для всех — те же мелодии звучат и здесь, и за двести километров отсюда. Велика беда! Какие у нас вообще расстояния, какие просторы? Час-другой пути. Живем все рядышком, а я не какая-нибудь тунеядка! Не ленива, не избалована. Чего не знаю — не знаю, просто нужно время, чтобы привыкнуть, Немного осмотреться и набраться терпения…

Позже, примерно в половине второго, она медленно прошлась по деревне, но всей кожей, особенно спиной, чувствовала, что это не так-то просто, как казалось там, в доме Владо. И напряженно следила, замечают ли ее люди, как смотрят. Их было немного, по счастью, она отправилась на эту пробную прогулку не в воскресенье и не в праздник. Можно выдержать: приветливо поздороваться, улыбнуться. Только не останавливать взгляд на встречном ни на секунду дольше, чем это необходимо, — как бы кто случайно не остановил, не окликнул.

Бухгалтерия кооператива помещалась в новом доме, в центре деревни. Жена Владо сидит одна — работой, и верно, не перегружена. Гостье, с которой можно поболтать, рада-радешенька и тут же выкладывает это Божене. Встает, чтобы сварить кофе, и Божена отмечает: с рождества, когда они виделись, коротышка Терезка еще пополнела. Она и сама с улыбкой признается в этом — что тут такого? Я не какая-нибудь городская дамочка, мне не к чему морить себя голодом ради талии!

Божена тоже улыбается. Сразу видно, хорошо живешь. Только больше не набирай. И так более чем достаточно!

— А как ты? — любопытствует Терезка. Божена чувствует на себе ее испытующий взгляд. С Терезкой можно быть искренней, но самого серьезного и деликатного лучше не касаться… Незачем.

— Держусь в своем весе. Плюс-минус полкило… — отвечает она.

Терезка начинает расспрашивать, нравится ли ей в городе, завела ли парня. Такие вопросы Божену устраивают. Она отвечает с готовностью, непринужденно. Понимаешь, с парнями дело обстоит сложно… Я не какая-нибудь старая выдра, но сверстники кажутся мне смешными и чокнутыми. Я бы предпочла человека постарше, посерьезней…

— И чтобы обручальное колечко в кармане? — с плутовской улыбкой заканчивает невестка. — Уж коли что — так накрепко!

— Вовсе нет! — морщит лоб Божена, пытаясь как можно точнее выразить мысль. — Спешить я не собираюсь. Времени у меня еще предостаточно. Но не люблю этакое… знаешь… Парень танцует с тобой первый раз и уже думает: если ты ему улыбнулась да выпила бокал вина, так он невесть что может себе позволить. Я, конечно, не монашка, но это меня бесит!

— Нынче это в моде! — заметила Терезка таким тоном, будто у самой у нее дочь на выданье. Но тут же рассмеялась и сразу превратилась в подружку, только годков этак на четыре-пять старше.

Проболтали без малого два часа. Пора бы подумать и о том, как быть дальше. Собственно, думать-то не о чем. Идти домой и встречаться с отцом, который уже мог вернуться, решительно не хотелось. Остается единственная возможность: мать. С ней будет легче предстать перед отцом.

И Божена отправляется к матери в коровник, так и не сказав Терезке, отчего она теперь дома.

Мать уже заканчивала кормление. Сегодня она какая-то угрюмая, раздражительная.

— Пришла, — отмечает она, словно присутствие дочери ей не по душе. И тут же начинает ворчать по поводу зоотехника Петера. Экий он легкомысленный, опять из-за него задерживается вывоз телят! Ничего порядком не сделает, наговорит с три короба, а толку на полушку.

— Копается, как петух в навозе! — Глаза ее пылают гневом. — Ему бы, чертову балбесу, жениться, чтобы его приструнили!

Божена лишь изредка вставит словечко, она чувствует себя лишней, никому не нужной. У каждого тут свои обязанности, свое дело, а что я? У меня одна забота: как бы отец поменьше ругал, как бы со зла не выгнал из дому. А ведь мне так мало нужно… Только время, главное — время, чтобы привести мысли в порядок.

Земковой-старшей достаточно одного-двух беглых взглядов — и она уже поняла, что привело сюда дочь, что с ней творится.

— Отец приехал, — говорит она.

— Застал тебя?

— Нет, вернулся после обеда. Лойзина недавно заглянула сюда — видела, как он шел.

Она моет ведерки, а дочь в нескольких шагах от нее молчит. Одета — точно на лекцию собралась. «Жаль, — думает Божена, — нету у меня старенького завалящего пальтишка: в чем теперь ходить? В штормовке?»

— Кто знает, с чем он воротился от Имро. Я думала, приедет завтра, — вслух размышляет мать.

«Ах да, от Имро. Сейчас это очень важно. Почему, собственно, Имро назвали Имро, а Владо — Владо? Надо бы наоборот, больше бы подходило», — отклоняются в сторону мысли Божены. Она уже не раз думала об этом, но почему именно теперь такое приходит в голову? Имро — имя деревенское, да ведь кто мог заранее угадать, каким он станет через двадцать лет? Имро родился на три года раньше Владо, а дедушка тоже был Имро… Жалко, что он умер. Когда нет ни деда, ни бабки, некому заступиться, стать между тобой и родителями. Старики всегда снисходительнее, без них ты зависишь от произвола более молодых, более строгих и требовательных. Родителей, и вообще всех на свете, охо-хо…

Как это, от произвола? Чепуха, почему так уж сразу — произвол? Мама — добрая душа, хотя, бывает, пофырчит и не любит нежностей. Да ведь и отец не палач какой-нибудь. Он должен понять, что Божена уже не ребенок, имеет право сама собой распоряжаться… Еще и этот Имро, названный в честь деда… Сейчас важно, в каком настроении вернулся от него отец. В партии его, кажется, не восстановили, точно она не знает, в чем тут дело, но так или иначе — это не пустяк… У них там на педагогическом факультете особенно строго: воспитание учителей — будущих воспитателей, жуть!