– Не хачу, не жалаю, бляди, верните на место!
– принимавший врач в звании "профессор" удивился явлению , но вида не подал и возразил:

– Никто не приглашал, сам выходил, вот и возвращайся на прежнее место самостоятельно и без скандалов. Должен огорчить: назад ни у кого ходу не было и не будет, нынешний лозунг "только вперёд", других нет. И сколько собрался пробыть в утробе матери, срок? Год, два, пять, дольше? Может, скажешь, как твою персону на прежнее место затолкать?
– прибывший замолчал, скосил мутные глаза на доктора, прекратив словесное буйство ворчанием:

– Сиську хочу...

– Требование естественное, законное, будет сиська... две.

Это был единственный случай в практике врача, отдавшего многие годы родовоспомоществованию, "перенаталом" ныне зовётся.

Устные семейные хроники добавили слова профессора:

– Да-а, сударыня, далеко не ординарное дитя явили миру - всех рожениц, без различия, профессор величал "сударынями"

Факт нежелания младенца выйти в мир доктор (профессор) описал латынью, было, приготовился послать описание редкого явления в заграничный медицинский журнал, но вспомнил в какое время живёт и остановился: "ныне правят дураки и подлецы, чего доброго ума хватит шпионским донесением засчитать... Тогда конец, сгину, как пить дать сгину..." - и спрятал записи "от греха подальше"

В тридцать седьмом благословенном двадцатого века в февральскую вьюжную ночь сердце профессора , не причиняя хлопот окружающим, сказало миру живых:

– Хватит, отработало своё...
– и остановилось...

Сын, разбирая отцовы бумаги, нашёл записи, и, зная латынь не слабее отца, прочёл:

– Прости отец, но такого быть не могло, похоже на рассказ выжившего из ума - и предал записи огню.

Один случай отказа выйти в мир не прояснит причину, всякому чуду нужен десяток случаев, чтобы чудо потеряло звание, один факт останется чудом, как и воскресение из мертвых.

Столь грандиозное явление свершилось в родильном отделении третьей городской больницы губернского града, не исчезнувшего до сего дня и стоящего на реке средней глубины, скорости течения и не совсем чистой воды. Река поминается в российских учебниках географии "правым притоком Волги".

Имя реки, делящей город на две части, трогает умы горожан не выше уровня источника питьевой воды.

В черте города водная артерия выглядит полноводной, иначе нельзя, город губернский, и река обязана выглядеть не районной речушкой мелеющей в летнее время, но серьёзной водной артерией. Полноводность фальшивая, держится на плотине за чертой города, а когда нужда (весенний паводок) открывает створы гидросооружения - водные остатки теряют звание "река" и довольствуются "речушкой"

Ничем выдающимся река похвалиться не может, великих битв на берегах не случалось, в основной длине водяная артерия не судоходна, но льстит званием "правый приток могучей Волги"

Без малых притоков великих рек не бывает, всякое большое славится малым, и отведи наш ручеёк в сторону - великая река далее пересыхающего ручья не утечёт.

Понимание собственной значимости распрямляет плечи, меняет осанку, а лысина, отразив тонкий лучик славы, гордо откидывается назад.

Многие города отечества за годы непутёвой истории своей меняли названия, но город моего явления в мир оставался стойким и не менял окраску в исторических пертурбациях ("заварухах")Такая стойкость имеет объяснение: большие исторические деятели с неуёмной тягой менять названия городам забывали о городе моего рождения, считали недостойным переименования. Город не возражал.

Откатив во временные глубины окажемся в точке, когда городу было подарено звание "губернский", но как город шёл к почётному званию - тщательное, многостраничное выяснение в повесть не входит, а короткое и вольное выглядит так: губернским город стал после прибытия первого губернатора, в отечестве не города делают губернаторов, но губернаторы города, и пример тому стольный град.

За века стараниями градоправителей многое в облике города поменялось в лучшую сторону, даже памятники появились, и если так будет и впредь есть опасения, что древний купеческий город превратится в нью столицу.

Р-революционные смуты в столицах российской империи мало коснулись города, а потому вносить проходившие события в графу "благо", или "беда" автор оставляет под вопросом. Непонимание большей частью горожан сути проходящих событий граничило с безразличием: