Война. Что это слово будет означать для моей семьи? На испуганном лице дяди ясно читался ужас.

— Они наверняка скоро будут и здесь. Нам нужно спрятать рис и дорогие вещи….

Мы услышали какой-то неясный рев в небе. Это был самолет, который летел очень низко, но мой дядя вздрогнул и холодным пророческим голосом произнес:

— Они уже здесь.

Дороги были блокированы. Ехать куда-либо стало невозможно. Я была вынуждена остаться вместе с детьми у дяди.

Его дом был просто прекрасен, еда просто отменной, и единственное, что меня тревожило, так это отношение моей тети — я была для нее нежеланным гостем. Дядя большую часть времени проводил вне дома: у него было множество деловых встреч. В течение двух недель моя тетя не выражала вслух свою загадочную ненависть ко мне. Не подозревая о причинах такого к себе отношения, я не знала, как себя вести. Однажды, когда я зашла на кухню, я почувствовала на себе ненавидящий взгляд тети и, повернувшись в ее сторону, услышала, как она громко сказала, обращаясь к кому-то из слуг:

— Некоторые люди притворяются, что приезжают погостить на пару дней, а потом без смущения остаются и живут месяцами.

Я уже была полностью готова к отъезду, когда пришла новость о том, что все дороги заблокированы. И она это прекрасно знала. Она же видела упакованные сумки, которые стояли у меня в комнате. Японская оккупация никак не входила в мои планы. Я решила, что ей нужно дать отпор.

Я подошла к тете вплотную.

— За что вы так меня ненавидите? — тихо спросила я у нее.

— Потому что ты заняла у моего мужа денег и не платила ему проценты, — злобно прошипела она, посмотрев мне прямо в глаза. Она стояла так близко, что я видела не только недовольно выдвинутую нижнюю губу, но даже поры на ее коже.

Я безмолвно открыла и закрыла рот, оглушенная услышанным. Не веря своим ушам, я широко открыла глаза от удивления. На лице тети была наигранная ярость, а глаза готовы были испепелить меня. Жар ударил мне в лицо так, как будто бы она поймала меня на воровстве одежды из ее шкафа. Мой взгляд упал на деревянную статуэтку танцовщицы, выполненную в полный рост. Нежные черты, тонкая и изысканная работа радовали глаз и заставляли восхищаться мастерством резчика. Я подумала о том, сколько грузовиков стоит возле ее дома и о мешках риса, которыми забиты подвалы ее дома, выполненного в англо-индийском стиле.

Как могла эта женщина жить в таком прекрасном доме, наполненном столькими богатствами, о которых многие могут только мечтать, иметь столько слуг, выполняющих любую ее прихоть, и думать о таких мелочах, как проценты по давнему долгу бедной родственницы, которая все же смогла вернуть сумму основного долга? Насколько же жадной может быть человеческая душа?

— Я предложила ему проценты, но ваш муж сам отказался, — наконец-то смогла произнести я.

Жар на щеках стал проходить, уступая место холодному гневу и глубокому состраданию по отношению к моему бедному дяде. Я бы никому не пожелала жить рядом с этим жалким созданием, не говоря уже о собственном дорогом дядюшке. Я решила уехать в тот же день, даже если бы это означало, что мне придется всю дорогу до самого Куантана нести детей на себе. Наверное, дело было вовсе не в деньгах, а, скорее, в очевидной и искренней симпатии, которую дядя проявлял ко мне и моим детям. Но тогда я могу гордиться. Я знала, что не задержусь в этом доме ни секунды после того, как запакую все вещи. Когда вернулся дядя, я сообщила ему о своем намерении, и поскольку его уговоры ни к чему не привели, он с большой неохотой устроил наше отбытие по воде. Это означало длительное и утомительное путешествие, возможно, даже весьма опасное, но я была непоколебима. Мой рот превратился в тонкую упрямую линию.

Дети пищали от удовольствия, не сдерживая радости от предстоящей поездки по реке. Их крики можно было сравнить с ревом разбуженных джунглей, в которых ручные слоны должны были катать нас по пути в порт. Мое плохое настроение никак не сказалось на их радости. Когда мы уезжали, жена дяди даже не вышла, чтобы попрощаться с нами. Потом я узнала, что японцы забрали из ее дома все ценности. Но к тому времени мой бедный дядя разорился. Он вложил слишком много денег в производство резины, а цены на нее резко упали. Убитая нищетой, тетя написала мне письмо, в котором просила вернуть ей проценты по тому злополучному долгу. Я выслала деньги немедленно.

Из дома выбежала Менахи, в руках которой было домашнее средство для защиты от насекомых, которое изготовляется на основе сожженного коровьего навоза. Я посыпала этим серым порошком детей, и мы поехали с человеком, которого для нас нанял дядя.

Путешествие началось с сумрачного леса, в котором дурно пахло. Я никогда больше не хотела бы увидеть это место снова, даже на картине. В темно-зеленом сумраке вокруг нас все было заполнено какими-то зарослями. Свисающие ветви лиан, толстые и переплетающиеся, так и пытались зацепиться за мои плечи, как бы стараясь впиться в мою плоть. В конце концов, кровь всегда была лучшим удобрением.

Деревья были прямые и высокие, как колонны в доме моего дяди, — несколько десятков метров без единой веточки, пока они не вырывались в открытый простор небес, где и разбрасывали ветви во все стороны.

Однажды мы услышали громкий рев. Оркестр джунглей играл свою музыку, которая, отражаясь эхом, многократно усиливалась, едва не оглушая нас. Наш проводник сказал, что это был рев тигра. И я и дети похолодели от страха. Проводник явно наслаждался произведенным эффектом, а потом объяснил, что тигр наверняка слишком далеко и его не стоит бояться. Сам он, похоже, не боялся, и страх увидеть в лесу желтые с черным полоски постепенно улетучился.

Влажный воздух пропитывал одежду да самого тела и прилипал к стенкам гортани. Возникало чувство, схожее с попытками вдохнуть, находясь в бурном водном потоке. Мы медленно, с трудом продвигались по лесу, заполненному запахами земли и прелых листьев. Комары пищали рядышком, не приближаясь к нам слишком близко, — средство Менахи действовало безотказно. Иногда наш проводник разрывал веточкой паутину, а в остальном наше путешествие проходило без каких-либо неожиданностей.

Вскоре мы добрались до берега реки, где нас ожидала лодка.