Король подносит широкую чашу с рельефным рисунком по краю к ключом бьющей из раны крови. Сильный запах пьянит не хуже вина, забивая своей остротой ароматы леса и трав. Лицо эльфа неподвижно, как посмертная маска, а рот искривлен — но он вдыхает аромат смерти, словно пробуждаясь. Его губы нервно подрагивают, глаза широко открываются, владыка раздувает ноздри, невыносимо прекрасный в своем безумии…

Темная, почти черная жидкость быстро наполняет бокал, переливается через край, стекает вниз по горящему золоту. Это золото почему-то напоминает Жанне кольцо хоббита. Кровь обагряет держащие бокал тонкие, все в перстнях, пальцы, тягучими каплями падает наземь. Эльф медленно подносит чашу ко рту…

Ледяные глаза оживают, глядя прямо на Жанну, видя только ее — и становятся красными…

«Нет!» — безмолвно кричит девушка, нельзя, невозможно допустить, чтобы лесной король пил эту черную кровь!

Иначе что-то очень плохое случится с теми, кого она любит. Жанна не может вспомнить имен, все закрывает мечущаяся перед глазами клятая зелень, да это и не важно. Она стремится к королю эльфов, бежит изо всех сил, стараясь не дать ему принять чужое, стать другим, но ноги опять стоят на месте, а чаша все ближе и ближе… Гримаса боли пробегает по лицу владыки, будто он тоже не хочет, однако не в силах совладать с собой. С собой — или с чужой волей? Девушка сжимает зубы, пытаясь прийти в себя, прикусывает губу до соленого вкуса во рту. Король на миг замирает, и она сумасшедшим усилием в отчаянном прыжке успевает выбить эту чашу — кровь разлетается во все стороны, заливая все вокруг и глаза Жанны…

Жанна проснулась, зажимая рот руками. Опять сон. Давно ей не снилось ничего подобного! Еще кричать не хватало, радуя тюремщиков.

Хоть сколько-нибудь заметных изменений за эти три дня не произошло — Ринглин не приходил, хотя он и предупреждал ее об этом. Знакомство с ним принесло надежду, но дни и ночи стали тянуться еще медленнее. Пленница выровняла дыхание, свернулась поудобнее на жестком полу и, даже не желая задумываться, что может означать этот кошмар, опять уснула.

***

Ринглин оставил свежевыпеченный кекс с кусочками фруктов на краю стола. Он специально попросил повариху приготовить что-нибудь повкуснее, чему та удивилась — военачальник всегда был очень непритязателен в пище и обычно не столовался вместе со всеми, особенно с Серебряной охраной лорда (повариха про себя называла их «серыми прихвостнями»).

Он либо брал пару кусков хлеба с собой в покои, либо перекусывал в караулке и оружейной вместе со своими воинами, которых в последнее время стал так активно обучать, что они и вздохнуть не могли. Казалось, Ринглин вознамерился за краткий срок вложить им в головы все, что сам знал об искусстве войны. Теперь он сам часто принимал участие в тренировках на мечах, выставляя против себя двоих-троих ополченцев и доводя молодых эллет до дрожи в коленках.

Эльфы не могли понять, что творилось с их командиром после прихода гномов в лесной край: Ринглин гонял их с утра до ночи, так что они совсем забросили все свои игры — теперь в краткие часы отдыха им хотелось только спать.

Лесной эльф собирал ополчение, новую армию вместо небольшой, мобильной - которой хватало для досмотра за пауками - и не более того. Он готов был идти до конца, готов был поставить на кон свою должность и саму жизнь, доказывая Трандуилу необходимость этой меры. По счастью, король особо не вникал и не спорил. Его устраивало, что военачальник перестал докучать ему своими соображениями по поводу короля гномов. Пусть работает! А боеспособная армия всегда ему пригодится, на добрые дела, на худые ли…

Ринглин же упорно собирал и тренировал все новых и новых бойцов. Он обязал всех эльфов, способных держать оружие, хотя бы раз в неделю приходить на учения. Он принимал в свое войско всех желающих, опекал их, вникал во все мелочи и проблемы их жизни. Теперь воины занимали весь второй, третий, и даже часть четвертого яруса пещер.

Он не смог бы объяснить, почему так уверен в скорой битве — не было никаких предпосылок, кроме холода в груди, давившего на сердце. Но предчувствие, выработавшееся за долгие века поражений и побед, никогда не подводило. У его неоперившихся парней есть не больше, чем полгода…

Жаль, совсем немного осталось опытных воинов, видевших падение Саурона! В той битве лесные эльфы приняли на себя основной удар, детей после войны рождалось очень мало, население Зеленолесья стало прирастать много позже, и сейчас его войско большей частью состояло из юнцов, не видевших не одной битвы. Так что Ринглин обхаживал всех участников отгремевших войн, просьбами, лестью или прямым приказом уламывая заниматься с новичками, для чего разбивал их на звенья из пяти эльфов, к каждому из которых был приставлен старший.

К его удивлению, Леголас тоже не жалея себя участвовал в тренировках. Без всяких просьб и напоминаний он не пропускал ни одной. С мечом у него получалось чуть хуже, чем у большинства (хотя его решительность и отвага отчасти компенсировала недостаток опыта), но его успехи в стрельбе из лука поражали. И очень внимательно королевич прислушивался ко всему, что в узком кругу рассказывал по утрам на импровизированных уроках их Военачальник.

«Орофер бы гордился!» — думал Ринглин. Опершись руками на деревянные перила, он смотрел с крытой галереи, как молодой принц вскачь несется на коне, разворачивается и, будто не целясь, спускает тетиву тяжелого лука, стрела же без промаха бьет в середину мишени. Леголас радостно сверкал яркими, как у деда, глазами… Теперь он казался куда счастливее, чем раньше, когда большую часть времени меланхолично бродил из комнаты в комнату, брался то за книги, то за музыкальные инструменты, быстро увлекался чем-то и также быстро забывал свои увлечения. Он даже мозолями на руках гордился, как знаком боевого отличия!