Мы отъехали от дома, и по знакомой уже мне дороге выехали к перекрестку с улицей Гагарина.

— Так, направо, — дал уверенное указание Колька.

— Не, погоди, — ответил я, включая аварийку. — Направо — это к Харькову?

— Ну, да, — утвердительно кивнул мой штурман. — Нам же через Харьков и туда, дальше. А что?

— Ну, во-первых, сейчас рано еще, — пояснил я. — Нам до места сколько ехать? Часа полтора — два? А через кордон идти надо ночью, так чего там зазря полдня светиться? Потом, надо понять, где машину лучше бросить. И еще дельце у меня одно есть в ваших краях, на Мерефе.

— Тю-ю, на Мерефе? — удивился Колька. — А шо там у вас на Мерефе?

— Да человека одного надо бы повидать, — сказал я. — Ты случайно там такого Андрея Сороку не знаешь?

— Кого?! — подпрыгнул в кресле Колька. — Сороку? Да кто ж его не знает? У нас тут все друг друга знают, а уж этого-то — каждая собака! Дядь Арсений, простите, а какой у вас может быть интерес до того Сороки?

— А что? — чувствуя подвох, переспросил я. — Почему у меня не может быть к ему интереса?

— Да это ж пьянь беспробудный! — фыркнул Колька. — Он как года три назад из тюрьмы вышел, так снова не просыхает.

— Из тюрьмы? — переспросил я, чувствуя, как сжимается сердце. — А за что он в тюрьму-то угодил?

— Он и приятель его — такой же зюзя, кстати Журбея старший брат — палатку ночью подломили, — усмехнулся Колька. — Бухла взяли, закуси, и рядышком сели выпивать. Там же повырубались, менты их тепленькими и повязали.

— Боже! — схватился за голову я. — Какой кошмар! Knиgolub.net

— Во-во, и я говорю! — подхватил, не зная причин моего отчаяния, Колька. — Что вам может быть до этого Сороки?

— Да ты понимаешь, родственник у него в Москве есть, у меня в компании работает, — начал на ходу сочинять я. — Узнал, что я еду в Змиёв, привязался, передай, мол, деньги Андрею.

— И что, много денег? — насторожился Колька.

— Да нет, немного, — пожал плечами я. — Три тысячи долларов.

— Скока-а?! — взвился Колька. — Да вы представляете, что будет, если эта алкашня получит в руки три тысячи баксов?! У него когда денег нет совсем, он же не пьет, почти нормальный становится. А дай ему такие деньжищщи, он месяц торчать будет, подохнет от водки! Если, конечно, по башке ему собутыльники не дадут и все деньги не поотбирают. Этот родственник ваш точно добра Сороке не желает! Да и странно, что это за родня у него, откуда взялась?

— Ну, не знаю, — с деланым равнодушием ответил я. — Так что же мне с деньгами-то делать? Я обещал предать…

Во, я придумал! — обрадованно закричал Колька. — Вы их бабке его, тети Аллы тетке старой отдайте. Живут они бедно, она их ни в жизнь Андрюхе на пропой не отдаст! Да и не найдем мы его — где он шляется — чы на Мерефе, чы в Змиёве? А бабка всегда дома.

— О то ж, — совершенно автоматически повторил я подслушанную у Лехи Чебана непонятную фразу. — Поехали.

Дом, в котором жил Андрей Сорока, оказался утлой хибарой, стоящей на заштатной улочке на окраине Мерефы, уныло тянущейся вдоль железной дороги. Я оставил Кольку в машине, и пошел к калитке. Звонка не было, и я постучал — раз, два, но никто не откликался. Уповая на то, что за воротам нет какой-нибудь особо вредной сторожевой псины, которая голос не подает, а сразу вцепляется незваному гостю в горло, я толкнул калитку. И тут дверь хибары открылась, и на крыльцо вышла старая, но с виду крепкая еще женщина, чем-то неуловимо похожая на девушку Аллу Сороку, какой запечатлела ее моя память.

— Ой, мамочки! — воскликнула женщина, хватаясь за сердце. — Напугали вы меня! Стучаться надо, не учили вас?

— Я стучался, — извинительно ответил я. — Вы не услышали, должно быть.

— Не услы-ышала! — передразнила меня бабка. — Я еще не такая древняя, в глухоте замечена не была. Кто такой, чего надо?

— Я из Москвы, у меня работает…, - начал было я ту же байку, что сплел Кольке, но тут понял, что уж о ком — о ком, а об племяшовой, суть, собственной родне, бабке лапшу на уши навешать вряд ли удастся. — Один человек, который велел вам с Андреем денег передать.

— Денег? — изумилась бабка. — Нам с Андреем? Мабуть ты, мил чоловик, з глузду зъихав[iii]?

И тут, все время разговора подслеповато щурясь на мое лицо, она всплеснула руками и застыла, закрыв ладонью рот. Я посмотрел в ее расширившиеся глаза и утвердительно покивал головой.

— Так вот ты значит какой! — протянула, наконец, бабка. — Алка всю жизнь тебя ждала, пока Чебан ее не угробил.

— Я не знал, — ответил я. — Вчера узнал только.

— Понимаю, — кивнула бабка. — Ну, что, в дом пройдешь?

— Нет, — сказал я. — Тороплюсь я, мама у меня в Москве умерла.

— Царствие ей небесное! — перекрестилась старуха. — Как звали матушку-то? Я в церковь пойду, свечку по ней поставлю. Родня все-таки.

— Наталия Ильинична, — ответил я. — А вас, простите, как зовут?

— Катерина я, — кивнула бабка. — Катерина Богдановна.

— Катерина Богдановна, вот деньги, возьмите, — протянул я ей конверт. — Здесь три тысячи долларов, двадцать пять тысяч вашими деньгами, у меня сейчас больше нету. Вы возьмите, не возражайте, только чтоб на пользу пошли. Андрей, слышал я, не очень правильный образ жизни ведет.