— Пошел вон! — раздельно сказал я и дал отбой.

Сердце бешено колотилось в груди, — поводов выделять такое количество адреналина у организма не было давно. Второй раз на одни и те же грабли — Боже, ну как можно быть таким дураком! Телефон на столе зазвонил — номер высветился Аббасов, и трубку я не взял. Через минуту заверещал снова, — я звонок сбросил. Через пару минут пришла эсэмэска: «Шеф, возьми трубку, я все объясню». Я вздохнул — скорее всего, клиент был просто пьян, не соображал, что нес, и теперь осознал. Когда телефон снова зазвонил, я ответил.

— Да, я тебе сейчас кое-что объясню, — зазвучал в трубке существенно более трезвый голос Аббаса. — Ты, походу, не понимаешь, шеф. Если я завтра не получу своих денег и трудовую, то послезавтра у тебя в конторе будет РУБОП с прокуратурой, и ты долго будешь давать им объяснения, на каком основании ты принимаешь с населения в лице господина Сестрина наличные. Копия приходника у них, разумеется, будет. А там, думаю, еще чёнть накопают у тебя, как же без этого? Строить без нарушений действующего законодательства невозможно, это всякий знает. Думаю, что ближайшие полгодика у тебя будут очень насыщены встречами с самыми разными очень неприятными в общении людьми. Кстати, адвокат есть хороший, могу телефончик дать. Правда, дерет, сука, дорого. А еще я попрошу Пирогова вообще к хренам закрыть твою контору. Один его короткой звонок, и у тебя просто отзовут лицензию, и все. Как тебе такие, перспективы, шье-е-ф?

Не знаю, то ли это издевательское «шье-е-ф» с ломанием губ, то ли что еще — но я вдруг успокоился, сердцебиение прошло, внутри стало прохладно и хорошо. Главное — я совершенно точно знал, что сказать.

— Слушай, ты, огрызок, — с усмешкой ответил я. — Ты можешь мести своим поганым помелом, только что вынутым из задницы господина Пирогова, сколько тебе угодно. Ничего ты не получишь. Твою трудовую я прямо сейчас жгу в пепельнице, так что придет время, и тебе придется очень много побегать по разным конторам-манторам, чтобы оформить свою нищенскую пенсию. Деньгами Сестрина можешь подавиться, вот только удачи ворованное не приносит. Насчет ОБЭП — с РУБОПом ты, дружище, по неграмотности попутал — не впервой, объяснимся. А вот тебе будет отбояриться труднее — печать на приходнике деланная, и пальчики твои на нем наверняка есть. А телефончик у меня новый, дорогой, продвинутый, с диктофоном на тридцать минут, и сейчас он включен. Так что все угрозы твои в мой адрес записаны, что очень поможет мне обрисовать заинтересованным органам всю гнусность твоей личности. Ведь ты кто у нас — вымогатель и наркоман, обратное судом не доказано? Значит, идешь по проторенной дорожке, теперь у работодателя вымогаешь. Боюсь, четырьмя месяцами отсидки на этот раз дело не ограничится, и дымоход от сексуально-озабоченной «ботвы» без малявы от Жоры-Скальпа уберечь тебе будет труднее. Кстати, адвокат у меня хороший и дорогой есть, это я тебе его сподобил, ты не в курсах, видать. Жена не сказала, самолюбие твое берегла. А Пирогов моей фирмой по просьбе такого прыща, как ты, заниматься не будет — незачем ему это, так что щеки-то подбери. И осуществить все эти проекты его ты не сможешь, грамотенки не хватит, опыта. Такие объемы — для серьезной компании, а она сама с Пироговым обо всем договорится, ты в этом вопросе навроде пятой ножки у стула. Так что выгонит тебя очень скоро Евгений Витальевич за ненадобностью. А то и просто играет он с тобой, как кошка с подвернувшимся фантиком, но фантик кошке быстро надоедает. Ну, и напоследок: ты мелкое, плохо пахнущее ничтожество, и больше никто. Не смей больше никогда появляться в поле моего зрения, задавлю ненароком. Будь здоров, окурок, не забудь ладошки после ворованных денег помыть, воняют.

И положил трубку. После разговора я ощущал гадливую брезгливость от того, на каком языке был вынужден изъясняться, и удовлетворение по поводу того, что смысл слов на этом языке совершенно точно попал в цель, в самое яблочко. В подтверждение этому прожужжал мобильник, сообщая о приходе СМС. «Официально заявляю Вам, Арсений Андреевич, что Вы наряду с г-ном Остачним и еще некоторыми фигурантами включены мною в список моих официальных врагов, подлежащих уничтожению. Так что когда, проснувшись, не обнаружите голову на своих плечах, не удивляйтесь. Ты мне, падла, ответишь! Я еще сдобрю твою могилку мочевиной! Аллах Акбар!» Я подумал, не заявить ли на самом деле ментам, что мне угрожают, предъявив СМС, но вспомнил, что мобильный Аббаса зарегистрирован на Иву. Она, как владелец, первая будет втянута в это дерьмо, и я передумал. «Да у него с чердаком не все в порядке!» — осенило вдруг меня. Ну, конечно — несколько месяцев на нарах, крушение финансового благополучия, всех жизненных планов кому хочешь гаечки с винтиков в голове посворачивает. Отсюда и явная неадекватность поведения и мышления, детская зацикленность на трескучих фразах, типа идеи справить малую нужду на могилы «врагов». И это странное: «Аллах Акбар!» Похоже, его еще и в религию понесло. Раньше в речи Аббаса время от времени проскакивали слова Аллах, Коран, «по шариату», он мог поздороваться: «Ассалям Алейкум!», но это было так, напускное, понты, кич, дань его «сильно нерусским ФИО». Но сейчас его вполне могло «зарубить» на этом. Впрочем- эти вопросы меня больше не интересовали, Аббаса Эскерова я окончательно вычеркнул из своей жизни. История с Сестриным — он, как я и думал, отказался что-либо доплачивать, прикрываясь «паленым» приходником, необходимость наращивать отставание от контрактного графика, не считаясь с расходами, — все это принесло компании — по сути, мне — семьдесят тысяч долларов прямого убытка.

Ива позвонила мне месяца через полтора. На секунду высветился вопрос — отвечать или нет, но, устыдив себя, что нельзя сваливать в одну кучу приличных людей и говнюков, даже если они по несчастному стечению обстоятельств супруги, я ответил. «Можете поздравить меня, Арсений Андреевич, со мной вчера развелись! — с не очень веселым смехом начала разговор Ива. — Я теперь свободная женщина!» Она рассказывала мне историю, как у Аббаса «крыша поехала» на религии, про его обрезание, про «вонючую Зубейду», про «талак» и про ее ночной исход с дачи с девятилетней Дашкой на руках. Мне становилось фантастически ее жаль. Господи, такой красавице, умнице — такое фуфло в качестве мужа досталось! Вот я бы… Но Ива продолжала, и я весь превратился в слух. Она рассказывала, что месяц назад муж купил новую машину, БМВ, дал ей пять тысяч долларов. Сказал, что Костренёв его выгнал, потому что позавидовал его связям с Пироговым. Что он теперь у Пирогова главный строитель, и что все финансовые проблемы в прошлом. И на самом деле, муж даже как-то раз приехал с Пироговым к ним в Шарапову Охоту. Аббас представил жену Пирогову и тот, будучи в сильном подпитии, немедленно стал к Иве приставать. Аббас ей подмигивал, мол, не выпендривайся, Ива сочла за лучшее мужское общество покинуть. Те бухали всю ночь, выпили неимоверное количество дорогущего вина, которое привез с собой Пирогов, а утром Аббас, еще не протрезвев, повез Пирогова купаться на речку. По дороге, видимо, не справившись с управлением, они врезались в выезжавший на шоссе с проселка трактор. Сработали подушки, все остались живы и почти невредимы, но машина восстановлению не подлежит. Придя в себя, Пирогов сказал Аббасу, что тот — безответственная личность, что он, Пирогов, был на волосок от смерти, и что он больше знать Аббаса не желает. Тема «главного строителя» закрылась. А еще одним из последствий аварии, которая, оказывается, пока дело не «закрыли», успела попасть на страницы некоторых изданий, было то, что Борис узнал об Аббасовой новой дорогущей машине. Скандал вышел феноменальный. Борис кричал, что одно дело, когда денег нет, но деньги, оказывается, есть! Что если в течение недели с ним не рассчитаются, он не только прекратит платить адвокатам, но и сам приплатит судье, чтобы та вынесла Абику обвинительный приговор. Угроза была нешуточная, — если по вымогательству шансов у обвинения, по сути, не было, то по наркотикам все было в руках судьи, «трешку» можно было схлопотать «на раз». Неделю назад квартиру на Шокальского продали, благо, новые хозяева дали месяц на выезд. Рассчитаться с Борисом денег не хватило, и пришлось за бесценок отдавать на запчасти БМВ. «Денег нет ни копейки, жить негде, — подытожила Ива. — Как и где Дашка первого сентября пойдет в школу, неизвестно. Снова пи…дец».

Я хотел бы сказать, что не испытал по поводу услышанного чувства глубокого удовлетворения, но не могу. Потому что испытал. Радость победы над врагом, поправшим законы порядочности и справедливости, неизбывна в модели поведения Homo Sapiens, а в структуре жизненных приоритетов находится ниже, пожалуй, только страха смерти и радости любви. Я — не папа римский, и Христово всепрощение мне недоступно, так что я радовался. Но вот только бросить Иву без помощи в таком положении я не мог.

Снова мы носились по Москве, искали съемную квартиру, куда могли бы переехать Ива с дочерью, ездили по магазинам, в Детский Мир, снаряжали Дашку в школу. Денег и Ивы на самом деле не было совершенно, и она, стесняясь каждой моей новой траты, говорила: «Я отдам!» Но в результате квартира была найдена и оплачена на три месяца вперед, и первого сентября Дашка пошла в школу, одетая и обутая не хуже сверстников. Ива была счастлива, — не поэтому ли на следующий день мы с ней оказались в постели? Не из чувства ли благодарности она раздвинула передо мной ноги?

Тогда я об этом не думал, потому что факт свершившегося совершенно снес мне голову. Я влюбился в нее раньше, чем в первый раз кончил. То есть, втюрился-то я в нее раньше, много лет назад, на дне рождения Бориса, но только сейчас, когда стала реальностью перспектива самых близких отношений, это чувство прорвало, и оно бурно выплеснулось наружу. Боже, мне нравилось в этой женщине все, включая вкус гениталий и запах подмышек. У нее уже начинались регулы, но мы трахались ночь напролет, и были все в крови, как вампиры. Наверное, это и называется — «сходить с ума». Я много раз в жизни влюблялся — до замирания сердца, до потери аппетита, до нескупых ночных слез в подушку, но никогда, никогда любовь не горела во мне так ярко и всерасплавляюще, как к Иве Эскеровой той осенью 2001 года. Но вряд ли этому чувству суждено было бы так разгореться, если бы не одно маленькое недоразуменьице.

При том, что я тогда совершенно потерял голову, но все же мне было не шестнадцать и даже не тридцать, а полновесных сорок лет, и безответное чувство я, пожалуй, все-таки прагматично успел бы придушить до того, как оно завладело мною целиком. Ну, трахнулись, ну два, три раза трахнулись, ну, о-очень хорошо трахнулись — с кем не бывает, дело житейское, не повод менять штамп в паспорте. Если б существовал обычай разводиться-жениться по каждому поводу супружеской измены, то ЗАГСов было бы больше, чем булочных. Но случайности играют в нашей жизни огромную роль.