Но она влюблена в него, как кошка, и сдается мне, что твой снова, как когда-то в отношении меня, внушил себе, что любит девчонку. Или хуже, втрескался на самом деле. И тут уже твои интересы могут конкретно пострадать, подруга. Я повлиять, сделать тут ничего не могу, дочь полностью вышла из-под моего влияния. Не в меня она уродилась, в отца, царствие ему небесное, непослушная, упрямая, своевольная. Кстати, сейчас, когда я пишу это письмо, они оба на Украине, вдвоем в одной квартире. Причем это именно она эту квартиру для твоего организовала, это хата одного ее хахаля, с которым она познакомилась в Турции. Веришь, что молоденькая сучка оказывает там твоему супружнику исключительно моральную поддержку? Я — нет, он у тебя еще тот кобель, мимо запаха не пробежит.

Так что, если твой мужик тебе еще нужен — бей в колокола, труби тревогу, свистай всех наверх! Если нет — тогда извини, что пришлось вот так, по живому, открывать тебе на все глаза. Но ведь что для нас на самом деле хорошо, а что плохо, ведает Господь один, нет?

Будь здорова, подруга, прости за все, не поминай лихом. Ива Эскерова, в девичестве Вебер». И — дата, так врезавшаяся мне в память, дата Ивиной смерти.

Я захлопнул крышку ноутбука. Марина вздрогнула, подняла из ладоней лицо, — ее глаза покраснели, но слез в них не было. Скорее, ее вид выражал сейчас огромную, тяжкую усталость.

— Это правда? — спросила она.

— Да, — коротко ответил я.

— Все правда? — подумав, уточнила Марина.

— Да, — снова сказал я и добавил: — Вечером того дня, когда написано это письмо, Ива умерла.

Марина дернулась, в ее взгляде сверкнула какая-то странная надежда. Сверкнула и погасла.

— Это ничего не меняет, — вздохнула она. — Правда ведь?

— Правда, — ответил я. — Это ничего не меняет.

Марина встала, сделала несколько шагов в направлении спальни. Остановилась, взявшись рукою за дверной косяк, повернула ко мне голову.

— Ты на самом деле любишь ее, эту девочку, ее дочь? — спросила она.

— Наверное, да, — неопределенно пожал плечами я. — Скорее да, чем нет. Это очень сложно.

Марина состроила ироничную гримасу, должную означать: «Да, уж, понимаю всю сложность процесса кобеляжа!»

— Она похожа на нее? — спросила она вслух. — Она похожа на мать?

— Совсем не похожа, — покачал головой я. — Если только глазами.

Маринины губы задржали, ироничная мина рссыпалась.

— Но ведь ты говорил, что любишь меня! — сдавленно прошептала она. — Совсем недавно!

Я поднял на Марину глаза и сразу же отвел взгляд — смотреть на нее было больно.

— Недавно — это очень давно, — глухо ответил я. — В совсем другой жизни.

Марина скрылась в спальне, и через пять минут показалась оттуда, с грохотом волоча за собой свой ярко-желтый отпускной чемодан на колесиках. Снова нырнула в спальню, и вывезла второй, огромный, голубой — мой.

— Твой чемодан мне нужен для переезда, — сказала она, набирая чей-то номер на мобильном. — Потом верну. Поднимайся!

Последнее слово адресовалось кому-то, кто ответил на ее звонок. Через минуту дверь открылась, и в прихожую вошел Кирилл.

— Привет, отец, — хмуро поприветствовал он меня.

Я молча кивнул, отметив про себя, что отцом он назвал меня первый раз в жизни.

— Кирилл, бери чемоданы, вытаскивай, грузи в машину, — скомандовала Марина. — На ключи.

Тот вывез чемоданы на лестницу, закрыл за собой дверь. Мы с Мариной остались одни.

— Ну, все, — вздохнув, сказала она. — Пока поживу с Кириллом и Лизой, там посмотрим.

— Угу, — кивнул я. — Там посмотрим — это Кирилл Аркадьевич?

Марина остановилась, словно на что-то налетев, ее щеки вспыхнули.

— Лучшая оборона — это нападение? — усмехнулась она. — Не надо путать причину со следствием, Костренёв. После того раза я каждую секунду ждала, что это произойдет снова. Нет, я была тебе верна, просто стен между интересующимися мной мужчинами и собой, как раньше, не строила. Хотя, собственно, тебя это уже не касается. Счастья тебе с твоей молодой возлюбленной!

— Слушай, давай не будем превращать сцену прощания в балаган! — поморщился я. — Или я тоже должен пожелать тебе счастья с твоим немолодым воздыхателем?

— Не думала я, что у нас с тобой будет вот так, Арсений! — всхлипнула она. — Прощай!

— Прощай, — ответил я, глядя на носки ее медицински-чистых туфель.

Она вышла, тихо притворила за собой дверь, ее каблуки застучали вниз по лестнице, удаляясь — один пролет, второй — все, смолкли. Внезапно меня охватило ощущение, словно у меня отобрали что-то такое, что издавна, так долго, что казалось, что это было всегда, было со мной, и вдруг — р-раз! — не стало. «Как же я буду дальше без… этого?» — беспомощно подумал я, зачем-то оглядываясь по сторонам, словно ища, на что опереться. Полез в карман за телефоном, в бесчисленный раз за последние сутки набрал Дарьин номер. «Номер абонента сейчас недоступен, — затянул свою волынку ненавистно-сочувственный голос. — Попробуйте позвонить позднее». Все, опоры не было, не было ничего.