Шрифт:
— Ой! Я должна идти. Удачи тебе сегодня! Завтра жду от тебя рассказа во всех пикантных подробностях, я серьезно — во всех! Мяу!
— Не будет никаких… — Связь оборвалась.
Вот тебе и вразумление от Пэмми. Ну и ладно! Я сунула телефон назад в карман и собралась вернуться в девятнадцатый век, где по крайней мере никто не печатал статей про то, как затащить в постель идиотов-мужиков, которые не хотят, чтобы их туда тащили, даже и при наличии у тебя бюстье, которого у меня не было.
Может, воспользоваться все же предложением Колина и совершить набег на гардероб Серены? Она чуть похудее и немного повыше меня, но с платьем для коктейлей это большого значения не имеет, верно? А если оно и будет немного внатяг и короче, чем задумывалось, что ж…
Фу какая гадость: я не собираюсь предлагать себя как уличная девка, и соблазнять никого не хочу, и дрожи в коленях из-за высоких скул и непринужденных ссылок на Карла II не хочу. В ту сторону пойдешь — с ума сойдешь, да еще и огромный предостерегающий знак найдешь: «Здесь водятся драконы». Один уж точно. Склонный к внезапным вспышкам. Возможно, сожравший в свободное время случайно встреченную деревенскую девицу, оставив от нее только резиновые сапоги.
Вытащив коробку, с которой работала, я развязала тесемки и заставила мозг обратиться к более важным делам, как то: давно умершие французские шпионы.
Если вечеринка из преисподней не начнется раньше семи тридцати, а сейчас только два тридцать, то я все еще смогу провести за работой несколько часов. Одеться не займет у меня много времени, твердо сказала я себе. Нет причин прикладывать к этому особое старание, и есть все основания подольше задержаться в библиотеке. Я по-прежнему не догадывалась о личности Черного Тюльпана, хотя ради Генриетты не возражала бы, чтобы им оказалась маркиза де Монтваль.
Разумеется, оставалось таинственное поведение Вона, с которым приходилось считаться, и человек, напавший в ночи на Майлза. Я трижды прочла его письмо к Ричарду с описанием инцидента — вдруг что-то проглядела: примечание или постскриптум с намеком на внешность человека, набросившегося на него с тростью, но ничего такого не обнаружилось. В отличие от театральной афишки, о которой он распространялся на протяжении нескольких абзацев во все более восторженном тоне. По моему мнению, он придавал слишком уж большое значение закладке в книге: я, например, использую любую бумажку, какая попадется под руку — старый билет в кино, счет за телефон, почтовые открытки, — и сую между страницами.
Что касается оперной певицы… как и Майлзу, имя показалось мне знакомым. Я знала — нечто подобное уже мне встречалось, когда я собирала материал для диссертации еще до приезда в Англию, и читала все, что могла найти в библиотеках Гарварда — от старой периодики, сохраненной в микрофильмах, до всего, что современная наука превратила в академические издания. Кое-что про оперную певицу, припомнила я с нарастающим волнением. Слухи о связи с Наполеоном. Обвинения в шпионаже. И ее имя оканчивалось на «а».
Как у любой существующей певицы, сухо напомнила себе я.
Вот невезуха. Я прямо-таки видела перед собой страницу, прокручивающуюся на темном экране для просмотра микрофильмов в цокольном этаже Ламонта. Это была своего рода колонка сплетен… и в ней фигурировала оперная певица, обвиняемая в шпионаже. Или ее муж? Конечно, проще всего открыть ноутбук и найти соответствующее место в моих записях, но нет, это было бы слишком легко. Я вступила в личную схватку со своей памятью.
Каталани. Да, именно так ее звали. Отлично, значит, имя все-таки заканчивается не на «а». Но — на гласную, и в нем есть три «а», так что более чем понятная ошибка.
Проклятие. Как было бы удобно, если б означенная оперная певица являлась мадам Фьорилой.
И если вдуматься, то и случился данный инцидент много позже — не раньше… тысяча восемьсот седьмого? Тысяча восемьсот восьмого года?
Может, лихорадочно соображала я, существовала целая шпионская сеть, состоявшая исключительно из оперных певиц!
Или же я делаю абсолютно нелепые предположения.
Определенно — второе.
Состроив гримаску собственной глупости, я забралась в свое любимое кресло и сняла резинку с бумажной коробки, где лежал дневник Генриетты и переписка за 1803 год. Я надеялась, что размышления Генриетты окажутся более плодотворными, чем мои.
Она по крайней мере не тратила попусту время, таращась в сад в надежде разглядеть мелькнувшего в кустах некоего человека! Рукописи, твердо напомнила я себе. Я здесь ради рукописей, а не ради мужчин.
И, получив полезный нагоняй, я оторвала взор от окна и решительным образом устремила его на густо исписанные страницы дневника Генриетты.
Глава четырнадцатая
Книжный магазин: гнездо шпионажа, интриг и мятежа.
Из личной шифровальной книги Розовой Гвоздики