Наконец, я добилась своего. Ухмылка сползла с его лица, и на меня взглянули посветлевшие от гнева глаза:

– Здесь осталась моя жена.

– Мы не женаты!

– Думаю, боги с тобой не согласятся.

Пришлось до боли прикусить губу, на лету ловя готовое уже сорваться с губ проклятие Афродите. Шутница, чтоб ее. И самое смешное, что Ясон прав. Обе мои попытки завести отношения закончились постыдным провалом.

И все же, напрасно он так был в себе уверен.

– Знаешь, Ясон, - медленно произнесла я.
– Если бы тебя прикатили сюда в инвалидной коляске, без рук и без языка, я бы приняла тебя. Но такой...
– Я окинула ненавидящим взглядом этого колосса... блин... родосского, бронзового, синеглазого, в джинсовой синей рубашке с закатанными рукавами, открывающими мощные предплечья, сплошь покрытые татуировками. Ыыы... я сглотнула комок в горле.
– ... такой ты мне не нужен.

Развернулась и по уже опустевшей набережной пошла к своей машине. В спину эхом донеслось:

– Медея...

Не оборачиваясь, я подняла над плечом средний палец и, словно спасаясь от волка, быстро запрыгнула в кабину пикапа.

*

ЯСОН

Я несколько секунд смотрел, как удаляется ее фигура, как ветер играет с золотыми волосами.

– Подожди, Медея...
– В два прыжка я достиг ее машины и вцепился в дверцу.
– Подожди, я должен...

– Я все сказала, Ясон!
– Я никогда раньше не видел такой боли в ее глазах. Этот взгляд пронзил меня насквозь, как копье степняка.
– Той девочки, которая так верила тебе, больше нет. Она умерла, когда ты сбежал отсюда.

Взвизгнув шинами, машина рванула с места, и я едва успел отскочить. Медея даже не побеспокоилась, что может проехать мне по ногам. Мне оставалось только смотреть ей вслед.

Она действительно изменилась. Да что там говорить, та ночь, когда я бежал из Ламоса изменила все: ее, меня, весь наш мир. Было время, когда я владел настоящим сокровищем, и вдруг оно выскользнуло у меня из рук и разбилось на тысячи осколков.

А ведь я уже предчувствовал тот момент, когда семья Медеи станет моей семьей, а ее братья моими братьями, а не просто друганами. Ведь как только я увидел ее в свои двенадцать лет, я уже знал, что эта золотая девочка будет моей.

Я стою столбом, впервые увидев Медею во внутреннем дворе дома Ангелисов.

...И вся она была, как светлый мед, который пчелы

Из солнца и пыльцы цветов создали...

А она просто берет меня за руку и спрашивает:

– Виноград будешь? У нас есть лодка, и я умею ловить рыбу. И могу нырнуть под черный камень на нашем пляже. Веришь?

– Да ну ее, - кричит Гришка, мой приятель еще с дошкольных времен.
– Она еще маленькая, только в ногах путаться будет.

Я вижу, как обиженно вытягивается лицо девочки, но плакать она не собирается:

– Ну да, как занозу достать, так "Меечка, помоги". А как на лодке плыть, так маленькая! И печенье для вас с Яшкой я у мамы просить больше не буду!

– Вот же вредная, - чешет затылок ее брат.
– Точно, не будет.

– Точно, - подтверждает Яшка.
– Мейка слово держит. Упрямая, как коза у деда Антипа.

Девчонка смотрит на нас, поджав губы и сощурив глаза, но руку мою не отпускает. И я принимаю решение:

– Медея будет с нами.
– Затем поворачиваюсь к ней: - Но если будешь ныть...

– Мея не ноет. Она свой пацан, - заверяет Яшка.
– Хоть и девчонка. Хоть и красивая.

Я стал ее нянькой, хранителем и другом. Я научил Медею чинить порванные сети, вязать морские узлы, забрасывать и промывать мережи, отковыривать ножом приросших к скале петалиди и есть сырыми морских ежей. Она узнавала ночную погоду по дневному прибою, умела ставить парус и отличать ядовитого дракуса от мелкой скумбрии.

И все же она не могла стать моей целиком.

Почти сразу я понял, что эта девочка принадлежала земле, как я принадлежал морю. Что ее будущим станет согретая солнцем почва Тавриды, корявая лоза и щедро налитые будущим вином гроздья винограда. Просто я отдавал ей все, что имел и умел, ибо знал, что меня тоже ждет щедрый урожай.