– Уверен, что купаж, но весьма сбалансированный и гармоничный. Роберт Паркер называет такие вина гедонистическими, ну а я выражусь проще: оно чертовски восхитительно.

Я переплела пальцы, пытаясь скрыть их дрожь. Еще несколько секунд мсье Жерар смотрел на меня круглыми мышиными глазами, наслаждаясь моим волнением, а затем громко объявил номер, указанный на наклейке под ножкой бокала:

– Пять!

Я сорвала бумагу с пятой по счету бутылки и сверила номер:

– Пять. Боже мой.

Француз взял бутылку и внимательно рассмотрел этикетку. Кажется, он был поражен не меньше меня.

– "Золотое Руно"!?
– Поморгал, принюхался, затем улыбнулся: - Поздравляю, моя дорогая. Это несомненный успех, ведь я захватил с собой для сравнения отличные Шардоне и Совиньон.
– Быстро же он взял себя в руки.
– Давайте отпразднуем.

Успокоиться я смогла только после третьего глотка. И только сейчас до меня начало доходить то, что говорил мсье Жерар:

– Это прекрасное начало, мадмуазель Медея. Если вы и дальше будете развиваться в этом направлении, через несколько лет я с гордостью смогу рекомендовать вас Аукционным Домам Сотби"с и Кристи"с. Салют!

– Салют!
– Ой, неужели это обо мне?

– Я с удовольствием возьму у вас партию "Руна", но пока ограничусь тысячей бутылок.

Уже неплохо, и все же...

– У вас есть какие-то сомнения насчет моего вина, мсье?

Француз щелкнул пальцами, словно нашел нужное слово:

– Сомнение, вот именно. Это очень неприятная ситуация...
– Он встал с табурета, чтобы взять свою сумку, - ... и мне жаль, что именно я принес это, как говорят у вас "пренеприятное известие"... но вот.

На стол передо мной опустилась еще одна бутылка "Золотого Руна". Нет, не "Золотого Руна". Я схватила бутылку и осмотрела со всех сторон. Контрэтикетка отсутствовала, как таковая. Колпачок из фольги на горлышке был черный с каким-то неразборчивым оттиском. Зато наклейка настоящая - дорогая фактурная бумага с голограммой и золотым тиснением. Только наклеена слишком небрежно: почти по всему периметру выступали застывшие потеки клея. А ведь я как знала - специально отказалась от самоклеющихся этикеток. Только того, кто подделывал мое вино, эти подробности не интересовали.

Уже не ожидая ничего хорошего, сорвала колпачок. Так и есть - пробка пластиковая. Молча показала ее французу, получила в ответ скорбный кивок и налила вино в стакан.

Ну, не совсем отрава. Возраст не больше года. Недостаточно выдержанное с плоским вкусом, да еще и отдает навозом. Такое можно продавать в картонных пакетах, но уж точно не под знаком "Дома Ангелисов".

– А где вы его купили?

– Ну, конечно, не в магазине.

– Конечно.
– Акцизной марки на бутылке я тоже не обнаружила.

– В шашлычной на десятом километре от Дессы. Там, знаете, вдоль трассы множество маленьких забегаловок.

Боже, какой позор. Мое вино, мою гордость мало того, что подделывают, так еще и сбывают во всякие тошниловки.

Словно прочитав мои мысли, мсье Жерар положил руку мне на сгиб локтя.

– Не огорчайтесь, ма шери. Всех подделывали. И Великую Мадемуазель ***, и Рембрандта и вот вас теперь. Это неизбежное следствие успеха. Вам надо решить одну проблему... Вы меня понимаете?

Конечно, я понимала:

– Разобраться, откуда у мошенников настоящие этикетки.

У меня за плечом звякнуло стекло. Оглянулась. Наташа смотрела на осколки бутылки и винную лужицу, маленьким озером растекшуюся у ее ног.

– Я уберу.

Сейчас она, как никогда, напоминала испуганного кролика. Мне показалось, у нее даже нос шевелился.

– Ерунда, не огорчайся.

– Действительно, мадмуазель Наташа.
– Покончив с неприятной частью дня, мсье Жерар был настроен наслаждаться жизнью.
– Выпейте с нами.

И щедро набулькал нам еще вина из "правильной" бутылки. А затем с видом знатока объявил:

– Бог веселый винограда

Позволяет нам три чаши

Выпивать в пиру вечернем.

Ой-ёй-ёй. Мне уже совсем не нравилось его игривое настроение. Еще пара бокалов, и наш мсье распустит неаппетитные слюни старческого вожделения. А помощь-то запаздывала.

Мсье тем временем вконец разрезвился. Набулькав нам по второму бокалу, продолжал: