'...викинги верили в грядущие Сумерки богов, Рагнарёк, когда встанут против сил тьмы могущественные боги, ведомые Одином, собравшим под своими знаменами всех бойцов Асгарда, валькирий и эйнхерии, ведомых стражем богов Хеймдаллем, который протрубит в рог Гьяллархорн'.

Антон слушал с бутылкой пива в руке, облокотись на дверь открытого холодильника.

'...И свершится великая битва на равнине Вигридр, и будут убивать друг друга чудовища и боги, скроется Солнце в утробе волка Фенрира, а радужный мост Биврёст разрушиться под шагами темного воинства...а в 'Откровении Иоанна Богослова'...'

Антон только хотел дослушать, что там по этому поводу думал эксперт Иоанн Богослов, и тут вдруг выронил бутылку. Осколки брызнули дождём в разные стороны. Антон выругался и полез их собирать. Он поднял один крупный кусок и увидел на нём что-то красное. Красного стало больше - оно капнуло откуда-то сверху. Антон провёл рукой по голове и вытащил у себя из лба маленький осколок. Тут только бросился он к зеркалу и увидел ужасное: свой рассечённый лоб, кожа на котором болталась широким лоскутом, с зияющей кровавой раной, широкой, но не глубокой, как будто образующей рисунок ширококрылой хищной птицы.

– Вы говорите убийство?
– переспросил профессор Сокольнический.
– Но кто же погиб?

– Я сожалею, профессор, ваш студент, Николай Недашков. Он упал с лестницы во время осмотра древнего храма в Ираке и свернул себе шею. Мы полагаем, что его столкнули.

– Не может быть!
– профессор сел на стул в прихожей и провёл рукой по седине, - Но кому это было нужно?

– Вот и я хотел бы это выяснить. Что Вы можете рассказать о Николае? Похоже, Вы единственный, кто что-то о нём знает. По нашим данным он был очень замкнутым, почти не общался с ровесниками. Я поговорил с его родителями -- это прожженные алкоголики - после того, как он уехал в город, они потеряли с ним всякую связь и даже не беспокоились об этом. Их всегда больше интересовала бутылка, чем собственный сын.

– Мне было жалко этого молодого человека. Да, действительно, он из неблагополучной семьи. Но в нём была удивительная тяга к знаниям. Его страстью была история. Этот юноша обладал феноменальной памятью, он читал много и всё, что читал, сразу запоминал. Он уехал из своей Богом забытой деревни и поступил сам, с первого раза, на исторический факультет университета, где я все жизнь преподаю. Это был мой лучший студент, оценки у него всегда были отличные - хотя я видел, как трудно ему это дается. Пока другие покупали себе телефоны последней модели и хвастались друг другу, он весь отдавался учёбе, а по вечерам и ночами работал в несколько смен в кафе и магазинах. Честно говоря, - зашептал профессор, - Я даже иногда давал ему деньги в долг. Мне так было его жалко.

– Что конкретно его интересовало?

– Он очень увлекался историей XX века, особенно периодом Октябрьской революции и сразу после него. Он говорил, что ещё в детстве прочитал полное собрание сочинений Владимира Ильича Ленина, в сущности, это были единственные книги, которые были у его родителей в деревенском доме. Николай также по памяти цитировал 'Капитал' Маркса. Я думаю, что он, кроме того, изучил почти все работы русских народников и анархистов. Честно говоря, для меня загадка, почему он, на последнем курсе учебы вдруг увлекся археологией и стал писать дипломную работу у меня, по Древнему Вавилону.

– Был ли он членом какой-либо партии?

– Николай? Нет, что Вы. Несмотря на страстное увлечение Октябрьской революцией и личностью Владимира Ильича Ленина, он всегда был одиночкой и говорил, что не собирается вступать ни в какие политические объединения или партии. Он всегда держался обособленно и был себе на уме, и чаще молчал, чем говорил. Но иногда, когда во время занятий начинался какой-нибудь исторической спор, он вставал и с огнём в глазах, восторженно начинал говорить о Карле Марксе, Фридрихе Энгельсе и, конечно же, о Владимире Ильиче. Многие студенты смеялись над ним. Николай отвечал им ещё большей угрюмостью. Лишь ко мне он проникся симпатией, возможно из-за того, что я всегда внимательно выслушивал его речи, уважал его взгляды, хоть и не очень их разделял. Поэтому он часто приходил ко мне на кафедру и пересказывал книги, которые прочитал, новости археологии, о которых услышал, и мы просто общались, спорили, не как учитель и студент, а как один начитанный человек с другим.

Белкин вытер пот со лба, эти умники-ученые начинали его раздражать. Результат, ему нужен результат. Нужен подозреваемый.

– Как вы думаете, что ваш бывший студент делал в Ираке?

– Он был там на раскопках. Дело в том, что на зарплату историка не очень-то проживешь, поэтому он связался с так называемыми 'чёрными археологами'. Это люди, которые, не получив никакого официального разрешения, на свой страх и риск ведут раскопки. Потом они продают наёденные артефакты коллекционерам по всему миру. Николай часто ездил в Египет, Тунис, даже в такие опасные места как Сирия, Ирак, Палестина. Мне не нравилась эта его 'работа', я держался от этого всего подальше.

'Так, так, так, нелегальный бизнес, - подумал Белкин, - Вот это уже что-то'.

– Как же я забыл, - хлопнул себя по лбу профессор, - Ведь он прислал мне письмо. Николай отправил мне письмо, возможно, незадолго до гибели! Я всё ещё не прочитал его! Но где же оно?

Профессор растерянно смотрел по сторонам, пока его взгляд не упал на камин. Письмо было там! Но, к счастью, тот, кто бросил туда, не рассчитал, не попал в центр, где было пламя: загорелся пока лишь правый верхний уголок. Беликов прыгнул к камину, схватил письмо и стал его лихорадочно тушить.