– Ничего себе!
– после секундной заминки, вызванной удивлением от увиденной милицейской засады, воскликнул я.

В этот же момент ко мне подошла моя мама и, тоже увидев засаду, после секундного обдумывания, или просто потому, что была поражена настолько видом засады, воскликнула вопрошающе:

– А это ещё что такое?!

Троица в милицейских кепках и куртках из кожзаменителя долго себя нам разглядывать не позволила: милиционеры сразу сообразили, что им пора сматываться. Что они и сделали. Молча.

Мы с мамой вернулись в нашу квартиру. Продолжать пляску и прыжки мы больше не стали, а пошли втроём (мама, Полина, я) курить на кухню. Во время курения мы стали обсуждать случившееся. Кто из нас что именно говорил, я не помню, поэтому привожу наши высказывания без указания их авторов:

– Этот Корнев... Да кто он такой? Да что это он о себе возомнил? В конец распустился! Думает, что он здесь король, и ему всё можно.

– А вообще-то, здорово вышло. Ведь кто из нас думал, что у нас ТАК получится? Пусть знают наших!.. А ведь этот, в майке, хотел выманить меня на лестницу, чтобы подраться!..

– Да-а... Но какая же подлость со стороны Корнева: подослал провокатора, рассчитывал, что тот сможет выманить тебя из квартиры и устроить с тобой драку или избиение (он, ведь, крепче тебя), а затем подскочил бы он сам с нарядом из засады, и скрутили бы тебя да увезли бы в милицию. И побили бы ещё. И в момент задержания, и в милиции.

– Это точно. Потому что ты выступил против их человека.

– Человека... Нет, его нельзя уже называть человеком. Люди - существа социальные, то есть живущие сообща, в обществе, считаясь с интересами других людей. А этот Корнев, постоянно врубая Таню Буланову на всю катушку, пытал нас ею, не давая нам жить спокойно. А подлость на лестнице с выманиванием меня на живца? Это же охота зверя, жаждущего моей крови!

– Точно: зверь. Причём хищный зверь. И точно бы подложил тебе в карманы какой-нибудь наркотик. Они, ведь, часто так делают. А в твоём случае, когда ты перешёл дорогу менту и стал ему мешать-досаждать, однозначно, он захотел бы с тобой расправиться таким способом...

– А вы обратили внимание, как поразительно быстро явилась милиция? По вызовам простых граждан её или не дождёшься, или она является слишком поздно. Помните, мы вызывали милицию из-за бомжей, а потом из-за соседей сверху? Ведь её не было ни в том, ни в другом случае. А тут: какая оперативность! Всего через 10 минут! Это с момента начала наших прыжков. Только мент для самого себя мог организовать прибытие милицейского наряда так быстро.

– Да уж.

– Да-а.

В разговоре наступила пауза. Все молча курят.

– Мент родился!
– этим сообщением прервал я тишину.
– На смену Корневу. Он, ведь, переродился в зверя. Из мента в зверя. И, я думаю, что пора идти в прокуратуру заявлять о нём как о звере. Звере в погонах. Я подробно опишу развитие нашего с ним конфликта. Может, его и уволят тогда. Что было бы справедливо. А если не заявлять, он, точно, начнёт мстить всем нам и мне в первую очередь. Я завтра же пойду в прокуратуру. Сейчас чай попьём, и пойду писать заявление.

– Правильно, давай пиши.

Мы вернулись в большую комнату пить чай-кофе со сладостями. За столом снова воцарилась празднично-весёлая атмосфера, и мы к теме конфликта с соседом-зверем более не возвращались.

По окончании праздничного застолья я написал подробное заявление в прокуратуру, в котором последовательно описал и вытворяемые соседом-зверем безобразия с громкой мощной музыкой, и про засланного соседом-зверем провокатора-"гимнаста", и про милицейскую засаду с соседом-зверем во главе. Да, я так и называл Андрея Корнева в заявлении - зверем в погонах, обосновав. Как-нибудь по-другому я его в заявлении не называл: слишком много чести - сочинять ещё какие-нибудь подходящие ему гнусные определения и предоставлять возможность оценивать мою фантазию в этом деле. До кучи я подчеркнул, что зверь в погонах неофициально сдаёт всякому сброду комнату (так мы решили, раз "гимнаст" заявился в майке и тренировочных штанах), что делать нельзя, а ментам тем более. Я отнёс заявление в прокуратуру, и мы стали ждать применения репрессивных мер в отношении Андрея Корнева. И вот через какое-то не очень большое время нам пришло письмо из милиции. Из отдела милиции, в котором разбойничал ("работал" могу написать только в кавычках) Андрей Корнев. То есть прокуратура "спустила" моё заявление для принятия мер туда, где он "работал". В ответе на моё заявление сообщалось, что информация, изложенная в нём, частично подтверждена, и с милиционером Корневым А. проведена воспитательная беседа. И всё. И как прикажете понимать такой ответ? Что означает, что информация подтверждена лишь частично? Что в неподтверждённой части я сочиняю или, если резче сказать, вру? То есть я врун! Я врун? И каково соотношение подтверждённой и неподтверждённой частей? То есть мне остаётся гадать, какой я врун - большой или маленький? А судя по принятой мере к Корневу А.
– всего лишь какой-то воспитательной беседе, можно сделать вывод, что я в глазах милиции большой врун, ведь, если бы милицией подтвердилось всё, что я написал в своём заявлении, то Корнева А. следовало бы изгнать из милиции пинком под зад. И вообще, скажите, кто и с кем обычно проводит воспитательные беседы? Насколько я знаю, такие беседы проводят участковые милиционеры с проживающими на их участке бывшими уголовниками да с "трудной" молодёжью, склонной к правонарушениям. А ещё напоследок следует указать на форму ответа из милиции. Он был написан на клочке бумаги размером менее половины стандартного листа А4 - на узенькой такой полоске. Ещё один способ показать своё неуважение к нам, порядочным людям. И какой же я делаю вывод после получения такого вот ответа-отписки милиции? А вот какой. Милицейские чины нашего отдела, защищая зверя Корнева А., показывают-доказывают, что он для них свой, и они такие же, как и он, то есть тоже звери в погонах. Печально. Одно хоть радует, что больше громкой мощной музыки у соседа-зверя не звучало, чего мы и добивались.

Иван Грозный

Весной мы пошли с Улей в Манеж, что у Исаакиевского, на выставку И. С. Глазунова, творчество которого я полюбил ещё в 1988 году, когда в первый раз увидел его картины в этом же Манеже. На этот раз длинной-предлинной очереди не было, как в два прошлых раза... Во время осмотра картин мы с Улей не молчим, а обмениваемся впечатлениями от них, либо я выдаю Уле какую-нибудь интересную информацию в доступной ей форме. И вот мы смотрим картины уже на втором этаже Манежа. И во время перехода от одного стенда с картинами к другому Уля вдруг остановилась и с улыбкой сообщает мне тихо:

– Лёша, а ведь я его знаю!
– и поворотом головы указывает мне на расположенный поодаль в проёме между стендами, вдоль которых мы идём, известный мне по предыдущим выставкам Глазунова большой портрет.
– Это Иван Грозный!
– повернулась Ульяна ко мне лицом с расплывшейся уже до ушей улыбкой.

Мы, естественно, сразу же поворачиваем направо к портрету царя с характерными профилем и бородкой в золотом одеянии и шапке.

– Как на картах, - отмечает Уля, выдавая свой источник знания этого царя.