Кремль заявлял, что нет конституций держав, которые давали бы право главе государства без согласия своего народа отменить его суверенитет, и вряд ли бы какой-либо народ добровольно согласился на уничтожение своей самостоятельности и свое включение в состав другого государства, а тем более если этот народ – чехи. Гаха, подписывая берлинский акт от 15-го марта, не имел на это никаких полномочий, поскольку никакого волеизъявления чехословацкого народа не было, и он действовал в явном противоречии с Чехословацкой конституцией. Поэтому означенный акт не может считаться имеющим законную силу. Поэтому оккупация Чехии и образование протектората Богемии и Моравии являются произвольными, насильственными, агрессивными.

СССР не признавал законным и отвечающим нормам международного права включение в состав рейха Чехии и Словакии. Действия Германии не только не устранили какой-либо опасности миру, а, наоборот, создали и усилили такую опасность, нарушили политическую устойчивость в Европе, и нанесли новый удар чувству безопасности народов97.

Ноты правительства Германии и нота Правительства СССР (хоть иностранные газеты (в изложении газет советских) о ней потом и писали, что она написана в «чрезвычайно решительных выражениях», и что это свидетельствует о том, что «СССР не признает аннексию Чехословакии»98), на самом деле куда более мягкие, чем могли бы быть с учетом важности событий и откровенно враждебных отношений, сложившихся между СССР и Германией после Мюнхена. Все ноты не были настолько категоричны, чтобы не оставить Германии и Советскому Союзу возможности для маневра. В январе Гитлер уже дал понять, что он хочет улучшения отношений с Россией, а ответная нота Сталина была, судя по всему, первой официальной реакцией на потепление гитлеровского тона. Правительства Англии и Франции ответили куда резче, и 17 марта даже отозвали, пусть и временно, своих послов из Берлина99. В ответ на это 20 марта из Парижа «для доклада» был вызван германский посол в Париже фон Вильчек. В тот же день из Лондона выехал посол Герберт фон Дирксен100. Такие шаги как известно, является последним перед разрывом дипломатических отношений. Правительство США, вынужденно признав де-факто присоединение к Германии чешских областей, отказалось признать наличия каких-либо оснований для вышеуказанного статута101.

А Советский Союз, наоборот, стал активно сотрудничать с предприятиями, расположенными на оккупированной территории, а потом и запросил разрешения на открытие торгового представительства в Праге, что стало фактическим признанием аннексии Чехословакии притом, что юридического акта непризнания так никогда и не появилось.

В советских газетах ноту Правительства СССР опубликовали только 20 марта, но, возможно, это объясняется нехваткой газетных площадей: в те дни проходил XVIII съезд ВКП(б), и газеты печатали выступления делегатов партийного форума. Ноты Германии, которую пока еще называли агрессором, советские газеты не поместили.

17 марта Чемберлен в Бирмингеме на собрании консервативной партии высказался по вопросу о германской агрессии в Чехословакии, которая, по его словам, «потрясла мировое общественное мнение, как ни одно событие со времени установления нынешнего строя в Германии».

Чемберлен всячески оправдывал Мюнхен и свою роль во время заключения мюнхенского соглашения, в то же время всячески доказывая, что он был обманут Гитлером. В раздраженном тоне под аплодисменты собрания Чемберлен заявил, что в качестве одного из лиц, подписавших мюнхенское соглашение, он рассчитывал, что при решении столь важных вопросов с ним будут консультироваться. Однако Гитлер полностью взял инициативу в свои руки. В тот момент, когда президент Чехословакии еще не был осведомлен об истинном положении вещей и был не в силах оказать сопротивление, германские войска уже вступили в Чехословакию и подходили к Праге.

Чемберлен выразил сожаление в связи с методами, примененными нацистами, и упомянул о зловещей деятельности гестапо на оккупированных Германией территориях. Чемберлен напомнил также о преследованиях евреев и политических деятелей, враждебных фашизму, и упомянул о скорбной доле чешского населения, потерявшего независимость и свободу. Он заявил, что симпатии всей Англии, безусловно, на стороне чехов.

Чемберлен затем заявил: «Где же право на самоопределение наций, о котором с таким жаром говорил Гитлер в Берхтесгадене? (В сентябре 1938 года Чемберлен дважды приезжал к Гитлеру с целью решения судьбы Судетской области Чехословакии. По итогам этих переговоров и было подписано пресловутое Мюнхенское соглашение, в результате которого Судеты были переданы Германии, а в марте 1939 года Чехословакия прекратила свое существование как суверенное государство. – Л.П.). Нам заявляют, что беспорядки в Чехословакии угрожали безопасности Германии. Однако кто же может серьезно поверить тому, что подобные беспорядки могли в какой-то мере отразиться на столь великой державе? Если даже предположить, что подобные беспорядки действительно имели место, разве они не были вызваны влиянием извне? Неизбежно возникает вопрос: даже если все это и так, является ли все это достаточным основанием для того, чтобы нарушить неоднократно дававшиеся торжественные заверения; как можно после этого полагаться на какие-либо новые заверения, исходящие из того же источника? Уместно будет, по всей вероятности, поставить в отношении Германии и другой вопрос: являются ли данные события окончанием старой авантюры или началом новой? Последняя ли это атака или за ней последуют другие? Не является ли все это дальнейшим шагом в осуществлении попытки добиться силой господства над всем миром?

Все это – значительные вопросы, заслуживающие серьезнейшего изучения не только со стороны соседей Германии, но и со стороны других стран, причем, может быть, не только стран Европы. Подобное изучение уже началось и, очевидно, будет и впредь продолжаться. Вполне естественно, что в первую очередь этим займутся Британская империя и Франция. Однако мы не сомневаемся в том, что и другие страны, зная, что мы не останемся равнодушными к тому, что происходит в Юго-Восточной Европе, пожелают обратиться к нам за консультацией и советом»102.

В тот же день заместитель министра иностранных дел Великобритании

Роберт Ванситтарт пригласил к себе Майского и, говоря об оккупации Чехии и независимости Словакии, указал, что в умонастроениях английских политиков произошел поворот, что возврата к мюнхенской политике «умиротворения» не будет. Ванситтарт указал на редкое единодушие английской прессы в оценке поведения Гитлера. Наступает новая эра, когда должен восторжествовать вектор на создание мощного антигерманского блока. В связи с этим Ванситтарт хотел обменяться с полпредом мнениями, как лучше можно было бы использовать в этих целях создавшуюся ситуацию. Однако действовать надо быстро, ибо Гитлер, упоенный своими успехами, не будет долго ждать, и уже вскоре может продолжить свою экспансию, и пока еще трудно сказать, пойдет он на Запад или на Восток. Мемель и Данциг, видимо, под непосредственным ударом. Весьма вероятно, что ближайшим крупным объектом Гитлера станет Румыния. Остановить экспансию Германии можно только быстро создав блок с участием СССР, Англии и Франции, в дальнейшем включив в него все другие угрожаемые государства – Польшу, Румынию, скандинавские страны и т. д. Ванситтарт надеется на визит Бека в Лондон. Завтра в Москву отправляется Хадсон. Значение его поездки в нынешней обстановке далеко выходит за рамки, которые мыслились, когда она впервые была решена. Однако в отношениях между Францией и СССР чувствуется холод, и необходимо что-либо сделать для улучшения этих отношений.

Ванситтарт спросил полпреда, сделает ли Советское правительство со своей стороны заявление о таком улучшении? Майский сказал, что, по его мнению, Кремль в данном вопросе вряд ли выступит с инициативой. (А почему бы и не проявить инициативу? Предложение своевременное и очень выгодное, а ситуация беспроигрышная! Если сработает – ура! Мы – главные борцы за мир, по нашей инициативе и под нашим нажимом началось, наконец, формирование блока миролюбивых государств, и мы по праву займем в этом блоке руководящие позиции. Не получилось – ну что ж, вы сами виноваты, мы же вам предлагали. Тем более, что непосредственной угрозы для Советского Союза не то что не было, но даже и не предвиделось. Но в той ситуации, когда в Англии и во Франции стали отчетливо понимать, что, во-первых, объединение против Гитлера необходимо, и, во-вторых, без СССР любой блок государств теряет всяческий смысл, Сталин, похоже, всерьез опасался, что его инициативы могут быть поддержаны. Он боялся, что будет создана эффективная система противодействия агрессии, и тогда отвертеться от участия в ней будет очень сложно. – Л.П.).