Прежде трех месяц до нашего приезду в Дамаск, и прежде нежели баша (basza) на войну персицкую пойде (бе сын Махомета башы онаго, иже бе везирь, егоже жестоко султан замучил, а сей его сын имел две тысячи людей конных и осмьсот пеших), приеха зде некая татарка, юже нарицаху царицею асийскою, имущи с собою четыре тысящи татар [190] . Та прежде в Вифлием, по сем в Меху к гробу Махметову молитися ехаше, хотящи те места навестити, ис которых во едином месте велий пророк родися от девы, а в том такожде пророк велий погребен лежит. Воздаде ей честь (czestowal) баша со всеми людми, повелением султановым, иждивением зело великим чрез осмь дней, и даде ей судию (sedziaka) вместо провожатаго с неколико сот воинов.

Видехом дом Иудин. Бе тамо источник, в нем же крестиша святаго Павла [191] , ныне всея стогны (ulicy) общий есть, видети же бяше дому того внутренны переходы (wnetrzny przyganek). Изшед из града, указоваше (ukazowano) нам место, камо святаго Павла спустиша [192] в кошу, окно есть при башни. Там же есть недалече вертеп в земли, где той же блаженный апостол спущен скрыся, и аможе много святых крышася во время гонения. На стрелбище из лука (na strzelenie z luku) при часовне маронитове показуют камень, с которого святый Георгий [193] садися на конь, егда хотяше Беритскаго змия убити близ Дамаска.

Видехом богоделню, юже Солиман, царь турский, великою казною построил, где странников, идущих в Меху и оттоле возвращающихся, чрез три дни туне (darmo) питают.

Навестихом вся тая места, о них же читаем в Деяниих Апостолских в главе 9 [194] : там же и дом Ананиев, в оньже по несколко степеней подобает нисходити; там же и дом святаго Иоанна евангелиста, в нем же родися, поведают марониты (коими мерами — не вем). Бехом в церкви тех маронитов, не само пространной. На всякий год дают баше по 2000 цекинов, чтоб безопасно могли богомолие совершати; имеют ризы церковные от папы Григория 13, которые им привезе и отдаде отец Иоанн (Ioannes Baptista) езувит [195] . Видехом издали церковь святаго Иоанна Крестителя, давно некогда от христиан поставлену; знать, яко бе некогда величеством подобна египетским мечетем; несть христианом в ню волнаго входа, яко и во град, иже по обычаю есть древнему (strychem dawnym) с камени четвероуголнаго делан, башни такожде имеет четвероуголныя.

Обретаются убо и зде людие, которые мнятся быть святи, так зимою, яко и летом нази без всякие одежды ходят [196] , главу и браду обрив. Встретив некоего в Дамаске, и мнев беснующагося; но егда вопросих, поведаша ми, что сей человек свят и жития добраго, иже, прелесть мира оставя, на земли ангелское житие проходит.

Тогожде времени видехом [197] дву муринов купцев из Индеи Восточной им же лица зело сияша. Егда аз, что бы за люди были, ближе подступя вопросих, отвещаша, что суть купцы, которые драгое камение продают; яко на подобие того, красное некое камение великое, аки орех лесный, и зело светло сияющее во лбу и во обеих ягодах (w obie iagody) вделаны имеша, и с ними тако хождаху, аки некие кощуны (maszkarnicy). Чюдно, како те камение вправливают на лице в кожу, что толь крепко держатися могут! Тогда же впервые видех некое[го] [198] человека в челме [199] зеленой; иныя бо турки носят белые; и поведаша ми, что исходит от рода Махметова [200] , чево же ради такова цвета употребляет, которой бе подлежащ самому Махмету, и не достоит его ни кому иному носити, кроме тех, которые от рода его исходят. Но однакоже некоторые сантаны (santon'owie) или невинные люди и святыя оное носят. Платье зеленое носити всякому волно, челмы зеленые токмо сродником Махметовым, которых по сем много видех, а наипаче некое[го] там же в Домаске зело платье ветхое имеющ[аго] и ободранное, в харчевне продающаго харчь; почему знатно, что не вси сродници Махметовы богаты и чесни и хлеб свой имеют. По обеде нанях себе провожатаго балука (boluka), к которому ис Триполя от брата его лемира имех листы, чтоб с нами ехал в Иерусалим; како (iakoz) с пятью янычар конных и с пятью пеших ехал с нами в товарищстве. О плодах поль Домаскиинских и о разности овощей было бы что писати, но сия уже сотвориша прочии. Удивляюся обаче, како некую вещь оставиша. Есть в Сирии, в Триполе и в Балбехе, а наипаче в Дамаске овощ един, многим землям знаем; зовут его попросту мауза [201] (mauza); видится — нашим огурцом подобен, толко что доле и толще, ростет криво, а вкупе бывает иногда до пятидесят того овощу, аки орехов лесных; для чево, пока не созреют [202] , щиплют их и собирают в домы, где исподоволь дозревают; обоняние и укус (smak) того овощу есть сущий груш хороших реченных уриантовки (uryantowek gruszek naszych); но скоро их человек наястся, и боле дву с хлебом или с сыром ясти невозможно. Христиане, которые тамо в той стране обитают, сице мнят обще, что Адам и Ева в раю сей овощ ядоша; якоже и таковыми приводами подкрепляют: в-первых, занеже тамо яблок несть, и когда святый Героним, библию от еврейска языка преводя на латынский, слово мауза на латынский язык перевести не возможе, токмо так попросту положи: овощ с древа. Но тому сами могут верити! Убо несть подобия, чтоб святый Героним, от Духа Свята Писание Святое переводя, и к тому языков совершенное разумение имея, того не возможе умети! Вторый их привод, что маузу изрезав в крушки (talerzyki), абие видети жилки на подобие Т, тверда, сиречь на подобие креста [203] и исцеления их согрешения и преступления заповеди Божия смертию Спасителевою. Но и во огурцах наших нечто тому подобнаго всяк видети может! Третий довод, что той овощ не на древе, но на низкой купине ростет толщиною близ кулака (pied'z), который не может однако сицевыя тягости удержать, даже на землю приляжет; чего [204] ради праотцы наши удобно сорвати могли. Четвертый, что мауза лист имеет в ширь на лакоть, в длину на два, и ис котораго листа по согрешении удобно бе соделати телу покров. Но Писание глаголет, что тое покровение бе от листвия смоковна! С которых мер (miar), подлинное [ли то их] разумение — сами о том да розсуждают! Возят той овощ в Царьград морем; но занеже не долго может лежати и скоро портится, того ради неспелой рвут и, песком пресыпав, возят. По сем в Цареграде на солнце излагают, и тако дозревает. После полден из Дамаска отъехав пять поприщ (mile), приехали есмы к месту обращения святаго апостола Паvла [205] , егда слышав глас, с коня спаде. И оттоле изрядное есть зрение Дамаска. Недалече есть камень, зело великий, у котораго апостол святый, егда спаде с коня, на земли лежаше. Постави тамо царица Елена часовню; но уже едва знать, когда бе в том месте. Откуду отъехав полтретьи версты (pol mili), наехали на стада овец арапских, ис которых егда едину болук ухвати, арапы тамо суще на поли начаша копитися, чтоб ю отнять; турки принялися за оружие, арапы же из пращия камением бросаху; чего ради турки побежаша, ухватя овцу; гониша их арапы, но туне [206] . Стан (nocleg) наш бе в дому (karwaseryi) Саса, двадесят пять поприщ (pie'c mil) от Дамаска; течет тамо речка чиста и зело быстра.

Часто в сем месте арапы воспоминаются, и еще о них глаголатися будет, откуду мог бы всяк удивлятися (dziwowa'c), для чего терпят им турки [207] , понеже они разбоем вся пути наполниша. Подобает убо ведати, что хотя их шесть рот (choragwi) в Турской земли арапов есть, но нигде подлиннаго жития не имеют; на пути заеждают (zaiezdzaia) и (от) [208] турков, [и] ково ни встретят, грабят и розбивают; которые аще бы между собою в совете жили, были бы страшны турком. Убо сказывают, что их есть с двести тысящ, которые многую между собою вражду, яко по истинне от природы имеют, по изволению Божию.

Всякая рота (choragiew) имеет своего началника, егоже слушают; всех [превосходит могуществом] [209] некий Аборис [210] , зело славный в той стране разбойник; имеет под собою сорок тысящ арапов; и в том времени, в котором из Земли Святыя возвращахся в Триполь, Сирию всю войною разоряше тако, что токмо для него в Апамеи или Алепе быти не могох, который хотя со усердием видети желах. В тожде время, в которое в Триполе бех, тойже Аборис наехал турской караван и убих тридесять человек турков, велбуды со всеми товары [211] побра, христианом же ни какова зла не дела, товары их безо всякаго опасения пропустити обещаяся; толко от купцев, в Триполи живущих, вина и запасов, чтоб ему прислали, требовал. А что тую страну зело опустоши, сия бе вина [212] . Баша дамаскинский, незадолго до приезду нашего, племянника его, который такожде в ближних местех розбиваше, повеле его убити сицевым умыслом: умысли, якобы с ним хотел мир учинить, на который съезд на некое место пять сот арапов с племянником Аборисовым приехало; толикожде и турков с капитаном башином съехашася; дондеже арапляне на лошадях сидели, ничево турки делать не смели, хотя на залоге (zasadzce) колко сот коней [213] (koni) своих имели; но егда Аборисов племянник, сей младый Аборис и половина арапов с лошадей слезли, чтоб дары от башы себе посланныя приняти, турки на них ударили, которым на помощь и иные, з залоги (zasadzki) прибежав, всех арапов побили, и того юнаго Абориса яли. Тогда сей дядя Аборис, мстя обиды и смерти племянника своего, сицевыя турком разорения творил. Слышать было, егда в Триполи бех, что царь турски с подарки [214] и с некими уговоры к нему послал, чтоб его какими-ни-есть меры утолил; понеже опасался, чтоб с [л]емиром Махметом, цариком сирийским, зело силным, не соединился, а по сем бы туркам страшнейший [215] был, наипаче во время перския войны. Что по сем бысть — не вем, понеже араплян, яко гладные разбойники, удобно утолить возможно подарками.

Сей Аборис трех имел сынов совершеннаго возраста: одного, Махмета, от первые жены, а двух, Гавета и Сефета, от другия (токмо бо две жены имел, хотя у арапов и более волно имети), которые в то время с войски своими при нем были, хотя всяк некогда сам себе добычю добывает; которым сопротивитися турки, аще и войско собрав, не могут; занеже их, по горах каменных и местах приступа неимеющих розбехшихся, искати надобно было. Убо арапы [216] и лошади их к трудам и к гладу чюдно суть крепки, и тако страшны турком, что когда арапов десять человек токмо з долгими своими копии в срачицах (и то до полден, занеже по сем, для безмернаго жара, главу и челму срачицею увертев, наги сидят на конях) к бою станет, едва бы тридесять турков с пищалми вооруженных дерзнули на них. Мнози нам во Иерусалиме за подлинную вещь поведаша, что судия (sedziak) иерусалимски, незадолго перед поездом своим на войну перекую, ко граду Вифлиему поехал был гуляния ради, там толко осм арапов встретил [217] , которыи ему [218] велий труд соделали, аще и имел с собою человек с пятдесят конных, обаче во Иеросалим возвратитися принужден бе. Боятся их зело турки, тако, что окрест моря Жупелнаго (Siarczystego) или озера Осфалтитес (Asfaltites) нареченнаго, наипачеже во всей в Земли Святой веси турские все годовую подать платят, укупая у них мир, которых однако оне не престают убивати. А наипаче еликократко (ilekro'c) караваны из Дамаска, из Алепа, ис Каира к Мехе едут (что на всякой год месяца октовриа [219] прилучается), башы тех трех градов чрез послы своя дары им посылают, чтоб купцов и странников не розбивали, хотя всякий караван своего голову имеет с тремя сты гусар и с тремя сты янычар [с ружьями, z pulhakami] которые временем и полковые (polne) пушки с собою возят. Приемлют по-истинне арапляне дары и хранят, что обещевают; но занеже их есть множество, за малым прилучаем турков побивают, и товары грабят, и на сокровенные места уходят. Кто бы их тамо сыскивал!

Корованы [220] реченных градов, особно всяк, яко к бою, в стройстве с оружием едут и все у моря Чермнаго ко граду Туру (Tur) сходятся в уезде Синая (не токмо бо гору, но и весь уезд сице зовут), откуду купно в Меху едут, и тамо на торжищи пожив дней дванадесят, тем же подобием возвращаются к домам. Самем токмо махметяном есть сей путь свободен; христиан и [221] жидов тамо не припущают.

Егда бех в Каире, прилежно турков, которые с Мехи приежджали, вопрошах: истинно ли се, что о гробе Махметовом [222] поведают, яко из железа есть зделан, а камень магнит притянув гроб к себе держит, и тако аки бы на воздусе висит? Исповедали, что того тамо несть; но гроб высоко поднесенный столпы тонкие на себе держат; а понеже тамо место есть тесное и темное, ни коего света кроме лампад имети не может, — тем, которые одаль смотрят, видится, якобы гроб висел на воздусе; приступя же ближе, всяк увидит, что его столпы держат. Около полдней приидохом ко граду Танаитера, где обретохом турскаго писаря (polnego pisarza), которой в Дамаск с тридесять конных людей возвращался, смотр (popis) учинив воинским людям на войну перскую в Палестине и во Египте. Едва с лошадей снидохом, прибеже чаус, сайдак на себе имея, посланый к воеводе Га[з]скому и к иным во Египет, что бы хотя отпущены суть с войны, однакоже бы тотчас возвратилися в Персиду. Взя нам дву лошадей лутших, поведая, что яко от царя посланному волно не токмо нам (которых псы назва) [223] , яже бы ему полюбилося взяти, но и великому господину турскому, хотя бы пешо ити имел; яко по всем государстве турском сей указ есть ведом. А егда мукер (mukier) сей, у котораго мы лошадей наняли, шесть талерей ему дал, отдал ему лошадей, а иные у турских купцов взя в то место.