— Мы не танцуем танго, нам нравится пачанга, учись, делай как я, делай лучше меня, — прищелкивал пальцами, дергал плечами.

— Да что с тобой? — Светлана отняла руку.

— Сафра, сафари, симба, мамба, румба, — выкрикивал он, поднял ее и закружил, — это все теперь наше! Зеленые холмы Африки, пальмы, гнущиеся под пассатом, и я в порядке, мэм, в полном порядке!

Отпустил на пол, уткнулся лицом в шею, как в далекие, самые лучшие их времена, и зашептал, щекоча губами кожу:

— Нарядись, пожалуйста, сегодня у нас праздник.

— Что случилось? — спросила спокойно Светлана, интонацией предостерегая его от новых взрывов непонятного буйного веселья. Подумала, что в незашторенное окно их могут увидеть. Освободилась осторожно от его объятий. Задернула портьеры.

— Так что же случилось?

— Я разговаривал с Сомовым, и он твердо обещал, его слово закон.

— Что обещал?

— Контракт на три года. Детали уточним в Москве. Где итальянский галстук, тот, что ты купила? — И снова, приплясывая, двинулся к шкафу.

— Когда ты успел с ним поговорить?

— Да вот тут… зашел к нему… мимо шел, а он… — маленькая заминка.

— Что он?

— Да ничего. В общем, поговорили, выпили чуток. Он, конечно, классный мужик. Тебе час на сборы хватит?

— Наверное.

— Тогда я пошел, а через час зайду за тобой.

— Куда пошел?

— Да дельце есть одно, и в Хядемясте съездить надо. Водки не хватит.

— Почему именно ты?

— А почему не я, — сосредоточенно пересчитывал деньги в бумажнике.

— Расскажи, о чем говорили.

— Потом, — глянул на часы и заторопился, — где же ключи от машины?

— Наверное, в том пиджаке. Что за спешка? Я с тобой поеду, по дороге расскажешь.

— Не надо, — как-то слишком торопливо отказался он, и тень, нехорошая, пробежала, — не надо, ты лучше собирайся.

— Погоди, — только и успела крикнуть вслед запоздало.

«Оно ничего не означает, и оно означает все», — вспомнила слова Сомова; стояла перед раскрытым шкафом, бессмысленно уставившись на платья, — какое благородство, прощальный подарок, щедрый подарок, загранкомандировка мужу. «Езжайте, милые, обарахляйтесь». — Сообразила, что платье надо выбрать.

Сняла с перекладины самое нарядное, бросила на постель.

Стояла перед зеркалом в одной комбинации, — совсем еще ничего, но ему не нужно. Решительный мужчина, днем «люблю», вечером «езжайте, милые».

«Нет, Сомов, никуда я не поеду. Я останусь с тобой».

Показалось, что стучат, накинула торопливо халат.

«Если зовут помогать, не пойду. Пускай благодетель, а я не пойду. Гадость получается, двусмысленность. И вообще не пойду, пускай Сергей соврет что-нибудь».

Снова стук, робкий.

— Вы с ума сошли, Сомов, — сказала строго, когда вошел в комнату.

— Ничего, у нас есть время, — брякнул сварливо, но сел неловко, напротив, на угол постели. Очень невыгодно сел. Свет торшера лез в глаза, резко обнажил красное потное лицо со вздувшейся на лбу веной. Он уже порядочно выпил, потому что улыбался странной извиняющейся улыбкой и все проводил ладонью по широкой челке-начесу, приглаживая влажные пряди. Безвкусно дорогой, плохо сшитый костюм морщил на рукавах, дыбился горбом на спине.

— Я не пойду на ваши проводы, — она ждала огорчения, уговоров, но услышала другое.

— Да, да. Так оно лучше будет, — встал, прошелся по комнате неловко; край рукавов в провинциальной какой-то стеснительности прихватил в зажатой горсти, оттягивая книзу. Светлана заметила, что цепко исподтишка приглядывается ревниво к разбросанным вещам и предметам, будто надеясь за беспорядком их угадать тайное, сокровенное жизни обитателей. Остановился перед ней, сообщил, как дурную новость:

— Плохо мне без вас. Уже плохо. Скучаю. Вот ведь напасть какая, — улыбнулся жалко, погладил по голове и тотчас испуганно отдернул руку, — я, собственно говоря, вот зачем. Я письма вам писать буду, до востребования. Скажите только куда. Это очень важно, письма. И еще… эти больные… ну, там, на пляже… их в другое место возить будут, так что не бойтесь, ходите туда. Что же еще?..

— Сомов, вы обещали моему мужу командировку?

— Ну да… Он попросил… Я сделаю… а что? — глядел затравленно. — Не надо было?

— Надо.

— Вот и я так думаю, — вздохнул с облегчением, — так проще будет, верно? — и снова встревожился. — Или вы с ним? Экзотика, денежки, а? Ерунда это все, — заторопился горячо и сел рядом, примяв подушку. Обнял за плечи. — Ерунда. Больше двух недель невозможно. Тоска заедает. Но, если хочешь, поедем. Не сразу, конечно. Мне здесь пока дел хватает, — дышал спиртным и копченой рыбой, — а потом… потом, куда хочешь поедем, ты не пожалеешь, клянусь… — а руки все увереннее, все смелее.