Леночка поежилась. Рая умолкла и вдруг тоже поежилась.

— Потом я на корточки, потом на какую-то дощатую лавку у окна, потом в дыру — и во двор. Только куски куртки на остром зубце оконного стекла оставила да треску на всю округу было. Ух, и натерпелась тогда страху. Это сейчас почему-то смешно… А тогда… Но самое главное, я по двору ношусь, как петух за курицей, и ни единой лазейки из двора. Глухой заборище. И псины откуда ни возьмись. Как в заколдованном кругу. Как я во двор ночью попала, и сейчас не соображу. В общем, нашла дыру, протиснулась в нее и давай деру. Почитай, до самой Москвы без оглядки бежала…

Так и зажили в подвале две подружки — Рая Стоянова и Лена Григорьева. У каждой своя беда, своя судьба, своя жизненная теория. «Чтобы жизнь тебя не насиловала, насилуй ее сама». Или: «Любовь — зависимость. Душа — пустой звук. Одно лишь тело способно подарить тебе свободу. Используй тело, оно все равно смертно. Лучше быстро сгореть, чем медленно тлеть».

Эх, Раечка, Райка, Раиска… Так сгореть… Так разрешить все проблемы… Так покинуть сей мир, не оставив в нем ни души, ни тела, ни продолжения собственной частички мироздания.

Периодически Рая приводила себя в порядок и шла на привычный промысел. А Леночка уже тогда предчувствовала, к чему это приведет. Но в ее голове была своя теория, свои установки, и она не могла продавать ни тело, ни тем более душу.

Уходила Рая — приходила пустота и тьма. Возвращалась она, и тьма отступала, ничего не случалось, Леночка успокаивалась, обнимала подругу, плакала на ее плече и, смущенная, заплетающимся языком, в который раз просила прекратить все это… Что «это», объяснить она не умела и потому приходилось смириться и снова ждать ее возращения на следующий вечер.

Осенью, где-то в начале сентября, Райка вернулась в подвал с высоким красивым молодым человеком. И правда, он был красив, но Леночка почувствовала, что душа ее глухо протестует, что-то заставило ее сгруппироваться, замкнуться, насторожиться… Она недружелюбно и холодно посмотрела на него из-под ресниц и, едва кивнув, неласково пробормотала: «Здрасьте». В следующую минуту она поняла, что не ошиблась.

— Фима, — с благоговейным придыханием представила молодого человека раскрасневшаяся и совершенно переменившаяся в лице и манерах Раечка. Она стала какой-то тихой, пришибленной, что ли, даже голос стал на октаву ниже, и в нем слышались покорные нотки.

Из огромного пакета на стол перекочевали маслины, кетчуп, копченые куры, салями, икорное масло, хлеб.

— У нас что, праздник? — спросила Леночка у Раи, и та, не сводя любовного взгляда с парня, кивнула. — Какой? — поинтересовалась Леночка.

— Первое воскресенье недели, — отшутился Фима, и Леночка пожала плечами, встретившись с ним взглядом.

— Тоже мне праздник… — хмыкнула Леночка. А Рая, почувствовав острый приступ ревности, прошипела сквозь зубы в его сторону:

— Подлец.

К чему здесь звучат фамилии Канта и Конта? Для чего произносятся названия трудов Шлегеля, Ницше, Спенсера? Нужны ли в затхлом подвале истины принципы борьбы и единства противоположностей?

Ах, как они заливаются соловьями, как небрежно запрокидывают нога на ногу, как растопыривают пальчики.

— Истина в том, что лучше быть мертвым императором, чем живым рабом. Цель бытия — в достижении успеха. В приобретении гарантий уверенности… — вещал один, но тут же его перебивал другой:

— Но ты все равно не разрешишь проблем тождества субъекта и объекта. Где уверенность, что живой раб в душе не мертвый император Тор? Сознание и бессознательность в трагическом противоречии, принципиально неразрешимом. Так что цель бытия и идеал его объединяют в себе как высшую духовность, ток и все мыслимые и немыслимые пороки…

Ох, Господи, какие у них могут быть цели и идеалы бытия, когда нет самого бытия, а есть только видимость такового?

Фима бросал победные взгляды на Леночку, Рая униженно толкала ее в бок, когда тот отводил глаза. Судя по всему, она чувствовала себя не в своей тарелке, осознавая недостаток интеллекта, который, по ее мнению, был достоянием всех, кроме нее, присутствующих здесь.

— Ты ведь знаешь, он — мой… — жалобно запричитала она приглушенным шепотом, склоняясь над Леночкой, как бы пытаясь достать кусочек хлеба… От ее свистящего дыхания щекотно завибрировало в ухе, и Леночка рассмеялась. Раиса обиженно засопела.

— Дурочка! Он такой же пустой, твой Фима, как мыльный шар! Да выберись ты из «заблуждения и ослепленности», — процитировала она только что услышанную от Фимы фразу. Раечка радостно чмокнула Лену в щечку и розовым ноготочком ткнула в сторону смуглолицего Абдулы — одного из приятелей Фимы.