Она закатила глаза.

— Так классно снова встретиться.

— Согласен. А почему ты здесь?

— Ну, это мой дом. Я здесь выросла, помнишь?

— Ты проводишь каникулы дома?

Она замолчала и покачала головой.

— Обычно нет. Я первый раз приехала, честно говоря.

— Надо же. У нас есть что-то общее.

— А ты что здесь делаешь? Развлекаешься с симпатичными девушками?

Я засмеялся и покачал головой.

— Не всегда. Иногда с красотками.

Она фыркнула.

— Ты ни капли не изменился.

— Неужто ревнуешь?

— Даже не думала. Как долго будет длиться съёмка?

Я ухмыльнулся. Она пыталась сменить тему.

— Точно не знаю. Зависит от того, как скоро я смогу прыгать.

Она помедлила и вскинула брови.

— Ты собираешься снова прыгать?

— Конечно. Именно это я и собираюсь делать.

— Мне показалось, или ты раздробил обе ноги так, что с трудом ходишь?

Я засмеялся.

— Как я уже говорил, именно так, Бри, детка.

— Не называй меня так.

— Почему? И вообще, какое тебе дело, даже если я прыгну?

Она покачала головой, пытаясь найти причину. Я бы сказал, что Бри расстроилась, и мне это нравилось. Она, определённо, относилась к той группе людей, которые были против того, чтобы я прыгал снова. И, скорее всего, за всю свою жизнь не сделала ничего рискованного. Обри — папочкина маленькая принцесса, круглая отличница, светлый ум. Полная стипендия в Нотр-Даме плюс высшие баллы за все дисциплины, соприкасающиеся с биологией, которые она изучала. Несомненно, девушка была лучшей из лучших. Наверно, ей было довольно просто судить свысока о том, чем я занимался, но ей никогда не понять тех чувств, которые обуревали меня, когда я в первый раз оттолкнулся от твёрдой поверхности и упал в пустоту, а ветер свистел у меня в ушах.

Я был словно окутан коконом ревущей свободы. Или чем-то вроде этого.

— Откровенно говоря, мне всё равно. Просто это глупо.

— Легко сказать, зануда. По сравнению с тобой, все вокруг глупцы.

Она растерялась:

— Я не могу решить, чувствовать себя оскорблённой или нет.

Я снова засмеялся и медленно встал, пытаясь не выказать боль.

— И да, и нет, — сказал я.

Она молча смотрела, как я поковылял к холодильнику, взял молоко и залил хлопья. Затем похромал обратно и сел на табуретку. Меньше всего я хотел, чтобы Бри видела, как мне больно, но не мог ничего поделать. Курс физиотерапии помогал, но мне нужно было ждать ещё несколько месяцев перед тем, как снова нормально ходить.

— Сильно болит? — спросила она, прерывая молчание.

Я покачал головой. Так похоже на Бри, говорить именно то, что она думает.

— Иногда. Но я могу контролировать её.

Я отправил ложку хлопьев себе в рот, пока она наблюдала за мной. Мне казалось странным сидеть с ней за одним столом после стольких лет. Хотя мы и не проводили много времени вместе до свадьбы наших родителей, мы быстро нашли общий язык. А потом события той ночи изменили всё, или, по крайней мере, прояснили то, что происходило между нами.

— Что говорят врачи?

— Много чего.

— Я имею в виду о твоём восстановлении?

Я перестал есть, и посмотрел на нее.

— К чему все эти вопросы?

— Наверно, любопытство.

— Ну, так усмири его. Я в порядке.

Она выглядела удивлённой, и я сразу пожалел о своей грубости. Я знал, что Бри просто хотела разговорить меня, возможно, даже на свой лад выразить обеспокоенность, но я ненавижу жалость. Ненавижу больше, чем что-либо ещё, именно поэтому мне было невыносимо находиться в коляске. И меньше всего я хотел, чтобы меня жалела Обри.

Прежде чем я смог извиниться, может даже загладить своё поганое поведение, заговорив о курсе физиотерапии, на кухню, как обычно вовремя, зашла моя мать.

— Доброе утро, дети, — почти пропела она, захватив йогурт из холодильника и прислонившись к столешнице.

— Доброе утро, Джулс.

Я кивнул.

— Мама.

— А что вы двое собираетесь делать сегодня?

— Как обычно, — сказал я, прежде чем Обри успела ответить. — Разминать мои искалеченные ноги, пока какие-то чуваки тычут камерами мне в лицо.

Мама неуверенно улыбнулась, и мне стало гадко. Я знал, что она не понимает сарказм, и мне следовало промолчать. «Какого чёрта со мной происходит этим утром?» — подумал я. Возможно, я вёл себя отвратительно из-за нарастающей боли.

— Вот и славно, Линкольн, — сказала она.

Обри посмотрела на меня.

— Он какой-то раздраженный этим утром, — объяснила девушка.

Я засмеялся.

— Раздражённый? Я само веселье.

— Когда прибудет съёмочная группа? — спросила мама, не обращая внимания на то, что должно было стать невероятно остроумной шуткой Обри.