В светлой пристройке с двумя большими окнами был накрыт стол: квашеная капуста в эмалированной мисочке горкой, а наверху — кусок пелюски, в глубокой тарелке — соленые огурцы, пересыпанные укропом. Соленый разрезанный арбуз аппетитно краснел сочной мякотью. Моченая терновка тоже была в глубокой тарелке, по ободок наполненной соком темно-сливового цвета. Ну и конечно всякая рыба: и копченая, и вяленая, и свежепросоленная, отварная. К ней горячая, только что испеченная картошка. Запотевшая бутылка водки стояла в центре стола.

— Хозяюшка! Что же вы с нами делаете? Ведь Игнат Васильевич обещал нас рыбацкой ухой накормить, а после такой «закуски» два дня ничего есть не сможешь. — Спишевский развел руками.

— Но рюмочку-то можно. С холода! — почти сердито сказал Понаморенко, боясь, что гости действительно откажутся, а Палаша ему этого не простит.

— Мне врачи категорически запрещают… — проговорил Спишевский.

— Так их же здесь нема, — с обезоруживающей наивностью сказал Понаморенко.

— Ну разве что, — принимая шутливый тон, согласился Спишевский.

За столом и оговорили они все вопросы и о рыболовецком хозяйстве, и о школе.

На косу возвращались довольные друг другом.

Рыбаки к их приезду приготовили отличную юшку для ухи, но рыбу не бросали, ждали. В казане дважды варили мелкую рыбешку, которая должна была отдать жир и клейкость, словом, дать навар. Хорошо проварился и мелко нарезанный лук.

В двух больших эмалированных мисках лежали куски приготовленной рыбы, тут же рыбьи головы, которые дадут ухе особый вкус: остроносые — севрюжьи, тупорылые — осетровые, белесые, хищные головы сулы, сазаньи — темноватого цвета. Все это и высыпали при гостях в казан, в подернутую слоем жира юшку. Иван Карпенко вылил туда же полбутылки водки.

— А это еще зачем?

— А шоб запах сырости отбить.

— Водкой же будет пахнуть!

— Не!..

Уха получилась удивительно ароматной, а рыба такой нежной, что таяла во рту.

Здесь, за столом, Захара Бандуристова все же заставили рассказать, как он партизанил.

Михаил слышал эти рассказы, и каждый раз они обрастали новыми героическими подробностями. Хорошо, хоть не забыл вспомнить Ивана Дудку — Махачкалу, мужа Нюры. Они ведь вместе партизанили.

Захар был от природы выдумщиком. Но о том, что он партизанил, свидетельствовали не только документы, но и синий шрам на правой ноге от белогвардейской пули.

Короток осенний день. Пора было собираться в обратный путь.

К вечеру зыбь усилилась. Дул теплый ветер — «левант». С ветреной стороны косы на гребешках волн вспыхивали белые барашки. «Буревестник», взнузданный якорем, клевал море бушпритом. Понаморенко и Карпенко предложили:

— Всеволод Романович, Михаил Афанасьевич! Заночуйте у нас, а? Утро вечера мудренее…

Но остаться было нельзя. На десять часов утра был назначен городской партийный актив, на котором с докладом выступал первый секретарь горкома, а по второму вопросу — Путивцев.

На двух байдах с трудом подошли к «Буревестнику». Попрощались с гостеприимными хозяевами.

Заработал двигатель. Выбрали якорь. В рулевой рубке за штурвал стал Николай Иванович. Петьку отослали в кубрик отдыхать — парень, непьющий в общем, слегка осоловел от выпитого.

Как только вышли в открытое море — совсем стемнело. Зажгли топовые огни. Через полчаса хода послышался колокольный звон — подходили к каналу, огражденному бакенами. В туман, при плохой видимости, моряки ориентировались по колоколам на бакенах: один звонит справа, другой — слева, значит, курс верный. В мелкую зыбь колокола звонили нежно, мелодично, теперь же — яростно, тревожно.

«Как погребальный звон», — подумал Спишевский, лежа на нижней подвесной койке.

Захар Бандуристов сладко посапывал на верхней койке: ему все было привычно — и этот звон и шторм.

Спишевский думал о докладе на завтрашнем партактиве. Доклад был написан… Но написан уже довольно давно. В последнее время в центральной печати снова все чаще стали появляться резкие материалы, направленные против оппозиции. А во вчерашнем номере «Правды» говорилось прямо, что оппозиция, троцкистская оппозиция, полностью не искоренена…

В докладе у него был целый раздел об оппозиции. Но теперь этого мало. Он должен что-то добавить.

В городской партийной организации было много молодых коммунистов из рабочих. Они недостаточно знали историю партии, а особенно историю борьбы ленинской партии с оппозицией. Вот и необходимо будет вспомнить некоторые факты.

«Лидеры оппозиции, находясь в рядах партии большевиков, на протяжении всей послеоктябрьской истории нашей Родины играли лживую, фарисейскую роль. Их лицемерные, риторические заявления, направленные якобы на поддержку линии ЦК по важнейшим внутренним и внешним вопросам — о Брестском мире, о монополии внешней торговли, об индустриализации, об отношении к середняку, о колхозном строительстве, о соревновании, — на поверку оказывались только словами, фиговым листком, которым они хотели прикрыть свой оппортунистический срам… Да! Да! Срам!» Так он и скажет. Кажется, неплохо…