Ее почти не интересовало, где она находилась, и кто все эти люди. Она не помнила, что случилось до того, как очнулась пару минут назад. Даже имя свое не могла вспомнить. Веки вдруг задрожали, глаза закатились, и ее передернуло от мощного приступа тошноты.

И снова зазвучали голоса, теперь разные. Кто-то велел подать воды, кто-то опять поинтересовался, не агонизирует ли она, а чьи-то холодные пальцы прикоснулись к голове и принялись аккуратно ощупывать полыхающий болью затылок.

Все инстинкты и эмоции отключились, и она не чувствовала ни страха, ни паники. Только одно огромное желание, чтобы боль, наполнявшая голову, немедленно утихла.

— Великая сила, ну и волосы у этого создания, — пробормотал кто-то, пытаясь деликатно пробраться сквозь густые спутанные пряди. — Ну что ж, открытой раны нет, но имеются солидная припухлость и гематома. Не исключаю сотрясение мозга. Шериф, вы явно перестарались.

Раздался смешок, похожий на фырканье огромного медведя, и утробный бас прогудел:

— Некогда было рассчитывать силу удара. Если все, что произошло с беднягой Оливером сотворила она, то… — он не договорил и еще раз по-звериному фыркнул.

— Ну, да, все верно… — задумчиво протянул тот, что стоял совсем близко к ней. — Эй, милая, попытайтесь-ка открыть глаза.

Это к ней обращаются? Видимо, да.

Она послушно попыталась, но веки, налитые свинцовой тяжестью, лишь слабо дрогнули.

— Умница, — одобрительно прокомментировали ее попытку, — она меня слышит, а это уже неплохо.

— Ну и что будем делать, Оз?

— А у нас не слишком богатый выбор, Ваша Светлость. Мы обязаны сообщить о ней, куда следует и ждать, — ответил тот, кто и являлся, видимо, тем самым Озом. — Ждать, пока не пришлют кого-то и не решат, что это за чудо такое.

— Это понятно, но что делать с ней сейчас? Просто оставить здесь? А если она действительно то самое “чудо”, как ты изволил выразиться? Что будет, когда она придет в себя? — продолжал задавать вопросы названный «Вашей Светлостью».

— Разместим ее с максимальным комфортом, постараемся не пугать и не нервировать. А прямо сейчас пусть принесут лед, чистые полотенца, стакан воды и пару таблеток хорошего обезболивающего.

Ее снова бережно подняли и куда-то понесли и, наконец, уложили на что-то удобное и мягкое. Слегка приподняли, что-то настойчиво прижали к губам. Стакан с водой. Она послушно отхлебнула, осторожно проглотила, выпила все. Вкус показался горьковатым, но освежающим. И снова ее уложили, а голову осторожно повернули набок. Затылка коснулось что-то холодное, и боль стала утихать. Какое блаженство…

…Сны были похожи на неясные, отрывочные картинки. Все равно что просматривать старые фотографии, обгоревшие по краям: тревожные, полные чего-то скрытого и утраченного навсегда.

Когда она проснулась, стало очевидно: боль почти утихла, оставив лишь ощутимую ноющую тяжесть. Пошевелиться получилось не с первой попытки, так же, как и открыть глаза, но в итоге удалось повернуться на бок и осмотреть помещение, в котором находилась.

Квадратная комната, к которой больше подошло бы наименование “покои”. Высокий потолок, украшенный лепниной, стены обшиты темными деревянными панелями, на полу красивый ковер, окна плотно занавешены тяжелыми бордовыми портьерами.

Она лежала на огромной кровати, на которую спокойно можно уложить еще человек пять. Сбоку на прикроватном столике неярко горела лампа — стеклянный плафон на массивной фарфоровой “ноге”. В комнате больше никого и вокруг так тихо, что слышно как шелестит колышущееся от ее дыхания шелковое покрывало, которым она накрыта.

Стараясь не двигать головой, осмотрела себя: на ней по-прежнему джинсы, сапожки и белый свитер. Только вот ворот у свитера какой-то жесткий, и он странно и неприятно царапал шею.

Она оттянула дрожащими пальцами ворот и чуть скосила глаза — тонкая шерсть заскорузлая и испачкана чем-то бурым.

Воспоминания тут же бесцеремонно прорвались в сознание, не выдавая информацию деликатными порциями, а обрушивая всю разом.

Музей. Подвал. Белоглазый монстр, воняющий холодной застоявшейся злобой. Ледяная рука зажимает ей рот, зубы рвут горло. И последнее воспоминание-вспышка: кровавый гуляш, в который вдруг превратился монстр. Хотя, последнее вполне могло быть плодом ее воображения, подогретого запредельным ужасом и усугубленного травмой. Могло бы быть, но очевидно не являлось таковым.

Как бы там ни было, итог один: она неизвестно как оказалась неизвестно где.

Зато теперь точно знала, что ее зовут Фреда и она жива.

Приподняться и сесть на кровати оказалось не трудно, а вот подтащить себя к краю и спустить ноги — куда сложнее. Руки тряслись и подгибались, лоб покрылся холодным потом, а тело казалось тяжеленным и непослушным.

Едва ступни коснулись ворса толстого ковра, как дверь комнаты открылась, и кто-то бесшумно вошел.

Фреда наблюдала за приближавшимся к ней худощавым мужчиной неопределенного возраста с гладко зачесанными назад редкими волосами, открывающими высокий и гладкий лоб. Бледное лицо вызвало инстинктивное содрогание, пробудив в памяти образ Белоглазого. Но глаза вошедшего вовсе не белесые, а голубые, и взгляд внимательный и спокойный.