– Дорогая, посоветовавшись с твоей мамой и адвокатом, я принял решение оставить Чайку твоим телохранителем.

– Чё?

Агата сморгнула, а потом так и замерла с открытым ртом. Я даже начал опасаться, что она может подавиться какой-нибудь насекомым, которые наверняка летали по комнате.

– Я зря плачу учителю словесности? Что ещё за "чё"?

– Прости, отец, - Агата, наконец закрыла рот, и понуро опустила голову.
– Я выразилась весьма некрасиво и по-простонародному. Я хотел сказать "как такое странное решение вообще могло прийти в голову моим дорогим родителям?"

– Пять тысяч рублей, - без обиняков выдал граф причину его решения.

– Скупердяй.

Сударыня, да вы просто души не чаете в односложных эпитетах. Сначала я был наименован плебеем, теперь граф - скупердяем. Кажется, кто-то не сильно вкладывался в то, чтобы привить вам хорошие манеры.

– Как ловно ты меня сделала виноватым! Я впечатлен, - похоже, граф тоже был не в восторге от своей дочери.

– И в мыслях не было.

Я почувствовал в голосе девушки легкое разочарование от того, что её раскусили.

– Понимаешь, Агата, я тебя люблю всем сердцем, поскольку ты моё самое дорогие сокровище и очень тобой дорожу и не хочу потерять, но у тебя есть одна неприятная особенность - ты очень дорогая.

А ведь правильно моя мать говорила: "Вера, всё, что сказано до слова "но" и талого снега не стоит".

– Ты имеешь ввиду, что дорого тебе обхожусь?

– Очень. Даже для такого состоятельного человека как я.

– И ты и мамы готовы смириться с тем, что возле меня постоянно будет ошиваться мужчина?
– решила Агата ударить по самому слабому месту в решении графа.

– Мой адвокат сообщил, что репутация телохранителей Библиотеки ещё никогда не была подмочена романтическими связями с клиентами.

– Шах и мат, - со злорадством прошептал я.

– Молодой человек, - граф обратился ко мне.
– Я ведь могу быть уверен, что невинности моей дочери ничего не угрожает?

Тон графа был весьма дружелюбным, но каким-то неведомым образом он смог добавить в свои слова столько угроз и холода, что я понял, что если он заподозрит неладное, то мне с полуострова придется удирать. С боем. Ночью. Пересекая горы пешком и реки вплавь. Я уже намеревался начать интенсивно кивать, сопровождая это действие клятвенными заверениями о моей честности и порядочности, но слова Агаты этого не потребовали.

– Отец, тебе не стоит волноваться на этот счёт - я никогда не лягу в постель со смердом.

Я непроизвольно бросил взгляд на массивные напольные часы в углу кабинета: двадцать второго мая тысяча девятьсот десятого года в тринадцать шестнадцать я всем своим сердцем возненавидел Агату Радчевскую.