— Правду говорят: устами младенца глаголет истина, — произнесла Клава, странным образом не исказив ни единого слова в поговорке.

— Знаешь, Даш, я, наверное, наказана за измену памяти Кости. Прежде я часто думала, что все отпущенное на мою долю судьбой счастье мне уже выдано и ничего впереди не светит. Но потом, когда встретила Андрея, все так во мне всколыхнулось, как будто внутри меня зазвучала музыка, и я поверила, что жизнь продолжается. Теперь нужно расплачиваться за этот мираж. Я считаю, что и гибель Степа тоже мой грех… Как ты думаешь, есть ли жизнь после смерти?

— Поживем — увидим, — глубокомысленно заключила Клава.

— Правильнее было бы сказать: помрем — увидим, — уточнила Катя.

— Давай-ка прекращай этот похоронный марш и пойдем к ребенку. Ты обещала ей почитать стихи, вот и читай, а не причитай.

— Каламбуришь? — усмехнулась Катя.

— Правильно она говорит, правильно, — встряла Клава, углядев в незнакомом ей слове недооценку мудрости ее хозяйки. — Рассказывали вы все гладко да складно, Екатерина Викторовна, только у меня всякие сомнения в голове крутятся.

— Какие еще сомнения, Клавочка, дорогая? — с горечью спросила Катя. — Все и так ясно.

— Старая я, тупая стала, мне, чтобы переварить этот театр, нужно ночку с ним переспать. Может, тогда все пойму. Идите, идите на воздух, поиграйте с ребенком, а я со стола уберу.

Женщины вышли на участок. Сашенька помахала им ручкой:

— Мама тоже будет слушать твои стихи?

— Это не мои стихи, а Маяковского.

— Я знаю их: «Крошка сын пришел к отцу, И спросила Кроха…», — начала девочка.

— Нет, нет, совсем не то, эти стихи знают все, и они мне не очень нравятся. Вот послушай:

— Солнце разогнало тучки — это хорошо, но почему оно сожрало их? Разве это правильно? — засомневалась Сашенька, вдумываясь в забавный, но непривычный текст стиха.

— Видишь ли, солнце теплое, оно греет, и всем хочется понежиться в его лучах, но оно может и сильно обжечь, до боли. Поэтому нужно знать меру и остерегаться. Очень много солнца — опасно…

— Тогда лучше греться в бане и делать ипотеку, — рассудительно сказала Сашенька.

— Что ты несешь, какую ипотеку? — удивилась Даша.

— Ну это, когда потеют, — объяснила девочка.

— Заметь, у ребенка энциклопедические знания, — с шутливой гордостью заметила Даша.

Даша уехала в Москву рано утром в понедельник. Катя осталась на даче. Играла с Сашенькой, помогала Клаве по хозяйству, читала старые журналы, скопившиеся за несколько лет в чулане, когда-то названном Гошей комнатой ужасов, потому что туда по неизвестной причине не провели электричества сразу, а позже, как обычно бывает, привыкли, махнули рукой и забыли. Но что бы она ни делала, мысли об Андрее не оставляли ее ни на минуту. Каждая клеточка ее тела помнила его, и Катя замирала в сладкой истоме, но затем воскрешала в памяти события последних дней, слова, сказанные им по телефону, и тогда сжимало горло, кровь подступала к голове, хотелось кричать, что-нибудь разбить, бежать далеко-далеко без остановки, исчезнуть совсем, раствориться, не быть, не жить…

Клава, как могла, старалась не просто утешить ее, а убедить в необходимости продумать еще раз все обстоятельства, чтобы доискаться до причины подобной перемены.

— Так не бывает, чтобы сразу человек изменился, я это знаю по своей жизни. Если вы ни разу сердцем не почувствовали предательства, значит, не мог он в одночасье стать таким. Подумайте повнимательнее.

— Тут и думать нечего: как только дядя и жена узнали об измене, наверняка припугнули — или бизнес потеряешь, или побитой собакой марш домой. Он сделал свой выбор. Для него фирма оказалась дороже меня — вот и вся любовь.

— Дождитесь его возвращения, поезжайте в этот Средневолжск, будь он проклят, поговорите с ним в доме родителей, не зря же он вас туда звал…

— Зачем, Клава, чтобы услышать то же самое, но глядя ему в глаза? Тогда я окончательно раскисну, брошусь ему на шею, а он так и будет — мне деньги присылать, а с женой в Москву и на курорты ездить.

— Как знаете, как знаете, генацвале… Только сдается мне, тут не все так просто…

В четверг вечером запел Катин сотовый. Она подумала, что звонит мать — та звонила почти каждый день, но обычно около десяти утра, когда отец уходил на репетицию, а жили они теперь вместе, в квартире Виктора, куда Елена Андреевна после долгих споров согласилась переехать, поскольку продажа и покупка квартир дело не сиюминутное.

— Привет, Катя! Здесь Ладислав! — радостно провозгласил знакомый голос.

— Здравствуй, ты где? Откуда звонишь? Как ты узнал мой телефон, я же сменила номер?

— Катя, ты спросила так много вопросов, что я совсем заблудился и не могу отвечать…

— Не заблудился, а запутался, — привычно поправила его Катя. — Скажи хотя бы, откуда ты звонишь?

— Москва, отель «НОВОТЕЛЬ», улица… — Ладислав попытался произнести название, но споткнулся на втором слоге и радостно сообщил: — Я снова запутался, но теперь правильно сказал?