Чума не тронула Агриппу, в торговле сопутствовала удача, и до дома оставалось несколько недель пути, когда на караван напала банда разбойников. Деда и его ближайших помощников убили, остальных сделали рабами и увезли в Аравию. Лишь чудом одному юноше удалось бежать вместе с сокровищами, и невредимым добраться до «Львиного камня».

На привезенное золото поместье было превращено в жемчужину Каппадокии. Отец мой Авл разбил на каменистом плато тенистый сад, желая услаждать свой взор среди унылого пейзажа. Он заманил в имение крестьян и слуг щедрыми подношениями, уютными домами и так почитаемыми среди ромеев банями – термами. Были разбиты виноградники, устроены конюшни и выездка для лошадей. Но истинными шедеврами стали церковь Григория Нисского, построенная по лучшим столичным образцам, и господский дом, для украшения которого со всей Романии свозились мрамор, порфир, статуи, золото, жемчуг и шелк.

А что сделал я, Гонорий? Большую часть жизни провел в походах. Вернулся, когда мне было уже за сорок, и делу моих предков смог посвятить лишь шесть лет жизни. Ничего не построил, имения не расширил».

«Как это ничего не сделал?» – возразил сам себе помещик, оглядывая превосходно подстриженный куст азалии. «Я превратил «Львиный камень» в идеально отлаженный механизм, который может соревноваться в совершенстве с механизмами Архимеда. Вложил прибыль в торговлю, купил корабли. Даже когда меня не станет, мои дети ни в чем не будут нуждаться. Хотя думать о смерти пока рановато. Поживем еще, потопчем эту землю!»

Гонорий вышел на большую круглую поляну, озаренную дюжинами светильников, и укрытую призрачной дымкой. В центре, несмотря на мороз, журчал и разбрызгивал воду фонтан. От него валил пар, который расползался по поляне, укутывал ее туманом и оседал на деревьях белым инеем. Ветки и стволы были похожи на гигантские кораллы. Они мягко посверкивали в полумраке.

Под поместьем протекал источник с горячей водой. Он брал начало глубоко под землей, возле жарких дремлющих вулканов. По трубам вода поступала в особняк, в термы, и в этот фонтан – единственный, работавший круглый год.

На противоположном краю прогалины из тумана проступал изящный двухэтажный особняк. Между его колоннами прятались мраморные статуи – они сурово взирали на поляну, охраняя дом от непрошеных гостей. У входа фыркал и бил копытом вороной конь, привязанный к тумбе. «Какой красавец!» – Гонорий похлопал его по крупу, смахнул пену с шеи и почесал между глаз.

– Ты откуда взялся? – конь мотнул головой, заржал, но позволил чужаку приласкать себя, унюхав заядлого лошадника. – Бьюсь об заклад, во всей Малой Азии найдется не более пяти человек, в чьих конюшнях водятся такие, как ты. Что, загнал тебя твой седок? – Жеребец закачал головой. – Ничего, я распоряжусь, тебя почистят, напоят и накормят. Узнаешь мое гостеприимство.

Землевладелец прошмыгнул через беломраморный сводчатый вестибюль в атриум, а затем, через неприметную дверь, в спальню. В личных покоях Гонорий не признавал роскоши и жил по-походному – только самое необходимое: кровать с медвежьей шкурой, кованый сундук, полки с книгами.

У дубового стола, заваленного бумагами, сидел управляющий Юстин, а возле него прискакавший издалека незнакомец. Взглянув на гостей, Гонорий невольно улыбнулся: сложно было представить более непохожих друг на друга мужчин. Юстин впечатлял своей основательностью, степенством. Седовласый, крупный, с гордой осанкой, чисто выбритыми вислыми щеками и недовольно искривленным ртом он напоминал брыластого мастифа. Гонец же был молод, поджар, со смоляными волосами и горящими черными глазами – вылитая гончая.

Контраста добавляла одежда: управляющий верил, что является живым символом поместья, поэтому даже на утренний доклад явился в вышитом золотыми нитями далматике9, кожаных сапогах с тиснеными на голенищах львами, и с массивным рубиновым перстнем на мизинце. У незнакомца цвет и фактуру одежды было не разобрать – она была густо покрыта грязью, и сдобрена дорожной пылью.

При виде хозяина гости встали и низко поклонились.

– Господин, к тебе гонец из Константинополя – звучно произнес «мастиф». – Я пустил его сразу, поскольку известие не терпит отлагательства.

– Тебе повезло – обратился аристократ к всаднику. – Обычно Юстин сам принимает донесения и решает, что мне докладывать, а что нет. И если допускает какого-то посланника лично, то не раньше, чем отдраит его в термах и разоденет, как на прием к благословенному императору.

– Поместье твое держится на традициях, господин – мягко, но непреклонно возразил «мастиф». – Вытащи из основания один камень, и все здание рухнет. Я не могу этого допустить.

– Хоть я здесь и хозяин, но истинный владыка этого места – мой управляющий. – Гонорий снова улыбнулся, но гонца этот обмен любезностями не впечатлил. Он стоял, угрюмо глядя на владельца «Львиного камня». – Что за известие ты должен мне передать?

– Префект Востока10 Федор сообщает, что в столице раскрыт заговор против императора Фоки. Его участники схвачены, допрошены, и показали, что ты – один из заговорщиков. Фока приговорил тебя к казни и лишению имущества. Императорская гвардия будет здесь к вечеру, самое позднее – к следующему утру. Беги и увози детей.

Гонорий сжал кулаки и заскрипел зубами. Юстин моментально налил в чашу горячего вина со специями и подал господину.

– Как я могу быть заговорщиком? Я шесть лет не выезжал из поместья. Кто обвинил меня?