Максим поднимается по лестнице. Тихо стучит в квартиру.

Ему открывает Рада. Хочет закричать – но задыхается и зажимает себе рот ладонью. Максим обнимает ее. Прижимает к себе.

РАДА. Живой. Живой. Живой!

Максим подхватывает ее на руки. Он и сам только теперь понимает, что он – живой.

На секунду отстраняется. Смотрит Раде в глаза. Рада плачет и смеется одновременно.

РАДА. Живой… Живой… Мак… родной… родной мой мальчик…

Валится сбитый стул.

Падает с покачнувшегося столика стакан с водой, разбивается на мелкие осколки.

Максим плечом отодвигает ширму.

Летит на пол сброшенная одежда. Максим и Рада, полуголые, обнимают друг друга, отстраняясь только затем, чтобы избавиться от очередной тряпки…

Снизу на освещенное окошко внимательно смотрит дворник. Уходит в подсобку. В глубине подсобки – громоздкий телефонный аппарат.

Максим и Рада в постели. Рада растеряна и счастлива. Руки Максима находят ее грудь. Ее бедра. Рада замирает. Максим ласкает ее, все более страстно, она оживает, впивается ногтями ему в спину, шепчет: «Мак… Милый… Живой…» Они любят друг друга, Рада в какой-то момент замирает, задерживает дыхание, потом начинает кричать, зажимает себе рот, кричит, улыбается, слезы текут и тонут в подушке.

Тишина. Они замерли, прижавшись друг к другу.

РАДА. Я только теперь поняла, что живая.

Тихо шепчутся, слова не имеют значения. Дверь приоткрывается, и входит Гай – усталый, запыленный. На нем уже не гвардейская черная форма, а серая армейская.

Замирает. Прислушивается. За приоткрытой ширмой видит силуэты, различает голос Мака…

Прислонившись к стене спиной, медленно сползает на пол.

Максим поднимает голову. Накинув на плечи простыню, выглядывает из-за ширмы…

Гай сидит, привалившись к стене, и безнадежно смотрит на него снизу вверх.

Максим, Гай и Рада сидят за столом. Гай умылся и переоделся, Максим – тоже. Рада подает на стол.

Гай очень хмурый. Очень сосредоточенный. Рада нервничает.

ГАЙ. Здорово они обвели тебя вокруг пальца.

Максим смотрит на Раду, будто ожидая поддержки. Рада отводит глаза. Закусывает губу.

РАДА. Не знаю… Может быть, конечно, была одна такая башня… Попадаются ведь негодяи даже в муниципалитете… Понимаешь, Мак, это просто не может быть, то, что ты рассказываешь.

ГАЙ (срывается). Идиот! Ты себе представляешь, сколько таких башен стоит по стране? Сколько их строится ежегодно, ежедневно, на это тратят… бухают… миллиарды! И зачем – ради жалкой кучки выродков?!

МАКСИМ. Я не знаю, Гай, но…

ГАЙ. Ты не знаешь! Ты ничего не знаешь, а всему веришь! Извини, Мак, но если бы ты был не ты… Все мы слишком доверчивы.

Максим упрямо мотает головой. Рада гладит его по плечу, заглядывает в глаза.

ГАЙ (понизив голос, быстро). Слушай, Мак. Брось ты все эти глупости, не для тебя они, не твоего ума дело. Поезжай обратно к себе в горы, найди своих. Головой не вспомнишь – сердце подскажет, где твоя родина…

МАКСИМ. Где моя родина…

Задумывается. Рада подхватывает грязную посуду, выходит, Гай продолжает тихо и быстро говорить, глядя Максиму в глаза.

ГАЙ…Устроишься, наладишь жизнь, тогда приезжай, забирай Раду, и будет вам там хорошо. А может, мы к тому времени уже и с хонтийцами покончим, наступит наконец мир, и…

РАДА (в прихожей, отчаянно). Мак!

Крик обрывается, будто Раде зажимают рот.

Максим оборачивается.

Дверь слетает с петель. Вваливается ротмистр Чачу, за спиной у него гвардейцы.

Максим вскакивает. Гай растерялся. Гвардейцы колеблются одну секунду – все-таки и Гай, и Максим были их товарищами…