— Я же человек. Слабый, беспомощный… неблагозвучный, — вдруг сорвалось с языка неожиданное слово.

— Нет! — и малыш быстро-быстро вскарабкался ему на плечо. Плюхнулся на попу и обнял отца за шею, прижавшись к уху Всеволода нежной щечкой. Отчаянно замотал головой. — Никогда-никогда.

В этот момент Всеволода озарило.

— А он стыдится.

Охотник хотел уже перефразировать вопрос, чтобы обозначить, кого имеет в виду. Вдруг, малыш решит, что Руслана Но тот, неожиданно, правильно его понял. И медленно кивнул. Всеволод скосил глаза, и скорее почувствовал, чем увидел.

Но тут уж подала голос Маря, священным шепотом уточнив

— Русик.

— Львов, — ответил ей Всеволод. И повел за собой в гостиную, так и не потрудившись пересадить сынишку с плеча. Разговор обещал быть насыщенным.

Они расположились прямо на полу. Это было инициативой неугомонной Мари, которая, во-первых, заявила, что для ее чрезмерной округлости пол подходит куда лучше дивана, а, во-вторых, добавила, что кроить одежду для умрёнка (Всеволод успел признаться, что именно так называет сынишку) на большой, ровной поверхности пола будет удобнее, чем наклонятся к журнальному столику. Между делом, она успела выведать у Велесова подробности случившегося и с маньячным блеском в глазах затискать мелкого. Причем Марьку не смутил даже традиционный приветственный укус.

— Так ты говоришь, они так знакомятся?

— Ну, почти, — отозвался Велесов.

— Доверять не смогу, пока не убедюсь, что кровь чистая, — вставил умрёнок, с интересом наблюдая за тем, как молодая женщина шьет ему первые в жизни штанишки.

— Чистая от чего? — одновременно с Всеволодом спросила Маря, и замерла с иголкой в руках.

Умрёнок помялся. Поерзал попой по ковру и неохотно уточнил

— Без внутренней песни кровь грязная. Старшие чуют сами. Такие, как я, только на вкус.

Мужчина и женщина у него над головой удивленно переглянулись.

— Ты что-нибудь понял? — спросила Маря у Всеволода.

Тот отрицательно покачал головой.

— Русик проснется, уточним.

— Ну, и когда нам ждать явление Христа народу? — поинтересовалась несколько разочарованная Маринка, возвращаясь к шитью.

— Обещал завтра к ночи. А там неизвестно. Я же говорю, у них нормальный срок, две недели, а у нас, сама видишь, сразу получилось.

— И? — с каким-то странным намеком протянула Маринка, отрывая зубами нитку, — что делать думаешь

— А что в таких случаях делают? — хмыкнул на это Всеволод. Заметил, каким заинтересованным взглядом наблюдает за ним умрёнок, подмигнул ему и объявил — Приглашу друзей на рождение сына. Традиционно, между прочим.

— Когда? — подозрительно оживилась Маря, показывая малышу наспех сшитые штанишки из светло-зеленого ситца, который в качестве материала для одежды умрёнок выбрал сам, когда женщина разложила перед ним пестрые лоскутки, принесенные с собой.

— Ну, послезавтра и позову, сразу после смены.

— Отлично! — возликовала Маринка, подозрительно радостно улыбнувшись. И принялась помогать умрёнку надевать штанишки.

— Ты чего это оживилась? Задумала что? — поинтересовался у нее Всеволод с хитрым прищуром.

— А ты подумай, если удастся Силая уговорить, то у нас почти одновременно с сынишкой появится свой умрёнок. Говоришь, это с длинношерстными спать нужно чин по чину, а с кудрявыми можно ограничиться минетом — лукаво взглянула она на Велесова. На что тот лишь головой покачал.

— Все равно, не думаю, что Силай на такое пойдет. Я твоего супруга знаю.

— Значит, плохо знаешь.

Всеволод уже хотел высказаться насчет спорности подобного заявления, но вовремя заткнул себе рот. Помедлил и уточнил

— Я что-то упустил?

— Между ними с Яшкой иногда такие искры летят, это надо видеть, — тихо обронила Маря, посмотрела с хитринкой и снова взялась за кройку и шитье. Теперь следовало порадовать умрёнка курточкой.

Велесом помолчал, переваривая услышанное, потом рискнул уточнить

— А ты как к этому относишься?

Маринка фыркнула.

— Деточка, я же из компании яойщиц выросла. Как я могу к этому относиться? Конечно, только воодушевленно!

— А не боишься… — Всеволод недоговорил.

— Неа. Они оба меня просто обожают.

— Даже оба?

— А ты думал!

— А если серьезно, Марь?

— А если серьезно, послушала я тут тебя насчет генерала… нет-нет, не волнуйся, я уж поняла, что выложил ты мне все только в виду состояния аффекта, и никому, даже мужу, о том, что знаю, не скажу. Но, прости, превращать собственного ребенка в постыдный грешок… это слишком даже для генерала, которого я, как и все, безмерно уважаю, но…