— Вы в операции не участвуете, ваше слово не имеет значения, — отчеканил Ожог и со скрипом отодвинулся от стола.

— Мы еле выбрались из тумана, — глядя в стол перед собой, возразил Лесник. — То есть из аномалии. Два дня напряженного перехода и бессонная ночь… Ей надо поспать.

Ожог поднялся, ушел в подсобку и почти сразу вернулся с небольшой плоской сумкой. Положил на стол, сдвинув посуду, со щелчком расстегнул кнопку, откинул клапан. Костя не шевельнулся, Маркелыч спокойно посмотрел на деньги, взял из тарелки последний соленый огурчик и захрустел им. Винт заглянул внутрь, вытянув шею, присвистнул.

— Ни фига себе, сколько бабок! — воскликнул он, облизнувшись. — Это за что дают? Неужели за то, чтобы этот барышню сюда привел? Наняли бы меня, я за половину привел бы! Ха, делов-то! Стоило со стороны кого брать? Вот мы — мы ж и так дошли…

— Нас двадцать человек было, — негромко вставил Маркелыч.

Настька смотрела то на Ожога, то на Лесника. А тот, поднявшись, уставился на деньги, машинально поглаживая грудь с правой стороны.

— Мы потеряли две трети отряда, — произнес Ожог. — Их двое, и дошли оба. И мы шли совсем из другого места, не было времени… — Он повернулся к сталкеру. — Бери деньги. Мы с тобой в расчете. Девушка остается тут, ты свободен, дальше мы поведем ее.

Настька подняла глаза на Лесника.

— Дядя Василь, не бросай меня, — сказала она и попыталась взять его за руку, но он отодвинулся. — Лесник… я без тебя не хочу. Никуда не пойду! Я…

— Молчать! — оборвал Ожог. Настька захлопнула рот.

Сталкер неотрывно смотрел на деньги. Она глянула на его застывшее лицо, на широкую ладонь, которой он поглаживал грудь, — и все поняла. Плечи ее поникли.

— Конечно, это ведь на операцию, — упавшим голосом сказала она. — Тебе надо вылечиться. Извини, пожалуйста, я глупая, я забыла совсем…

Ожог нетерпеливо подвинул сумку к сталкеру.

— Можете отдохнуть у местных. Тут остались несколько человек, найдете их в деревне. Забирайте и уходите. Мы тоже уходим, прямо сейчас.

Лесник оторвал взгляд от ровно уложенных пачек.

— Ей надо отдохнуть, — повторил он. — И без меня она никуда не пойдет.

Ожог вскинул голову и резко встал.

— Говорите, двадцать вас было? — не дожидаясь его слов, с обычной своей неторопливостью произнес Лесник и окинул взглядом сидящих за столом. — Значит, я пригожусь.

Капитан открыл рот, но так ничего и не сказал. Сквозь проем глянул на Кабана, по-прежнему негромко храпящего на кровати в соседней комнате, развернулся, будто на плацу, и стал мерить шагами комнату, заложив руки за спину.

— Еще один человек лишним не будет, — бросил он, хмурясь. — Да, я могу вас взять, это на пользу делу. Но препирательств в отряде не потерплю. Это надо иметь в виду. — Он остановился возле Лесника, окинул изучающим взглядом. — Вы, бродяги, этого обычно не понимаете. На войне должна быть дисциплина. Отряд — как единый организм. Если кто-то будет создавать проблемы, я его пристрелю. — Он хлопнул по пистолету в кобуре. — Это не угроза. Вы все поняли?

Лесник кивнул.

— Хорошо, еще одно. Деньги с собой не брать. Ничего лишнего, только оружие и припасы.

— Оставлю здесь.

Винт переглянулся с Маркелычем, а Костя, уныло ковырявшийся в остывшей картошке, тускло проговорил:

— Я бы за местных не поручился. Лесник коротко пожал плечами:

— Значит, спрячу.

— Три часа вам на отдых, — заключил Ожог. — В шесть инструктаж, в семь выходим. — Он развернулся на каблуках и ушел в подсобку.

Рамир выскочил из тумана возле рощи и бежал, задыхаясь, по полю. Пси-аномалия тянулась полукругом слева и справа, опоясывая Бобловку большим кольцом. Глянув на солнце, он определил направление и взял правее. По карте деревня должна быть к северо-востоку от него, но она прямо на востоке, выходит, излом оттащил его метров на пятьсот к северу. У Рамира оставался совсем небольшой шанс опередить зверолова, встретить его на краю деревни. Пригнувшись, он бежал со всех ног, рюкзак подпрыгивал на спине. Неширокий перелесок, тянувшийся через поле от рощи к крайним домам деревни, перекрывал поле зрения — Цыган не мог разглядеть, идет ли кто по тропе, которая должна была находиться где-то в полукилометре слева.

Он достиг Бобловки, тяжело дыша, залитый потом, — и оказался на узкой, заросшей бурьяном улочке между покосившимися заборами. На ветру шелестели лопухи, а в домах за оградами чернели слепые окна. Рамир перешел на шаг, сдвинув автомат на грудь. Впереди показался перекресток — там улочка достигала центральной улицы Бобловки. Если он все верно рассчитал, те, за кем он охотится, должны очень скоро пройти по ней…

— А это скамейка, я дяде Мише помогала ее ставить, — донеслось из-за поворота.

Вот они! Рамир неслышно побежал вперед, пригибаясь, у перекрестка свернул, встал за бурьяном под оградой. Удачно, до чего ж удачно… Сейчас все кончится.

Девушка что-то взволнованно щебетала, он не слушал. Отвел широкий лист лопуха, увидел торец большого деревянного здания с каменным цоколем — то ли склада, то ли сельского магазина. Возле крыльца стоял здоровенный мужик с «Печенегом» — десятикилограммовый пулемет он держал легко, как деревянную игрушку. Черная майка открывала хорошо прокачанные мышцы рук.