Шрифт:
— Да вот, на складе одном откопал. Это ж еще семидесятых годов прошлого века, ага. У них стволы другие, сталь другая… Они лучше, вот что я тебе скажу. Люблю я все старое, надежное. У тебя вон тоже, гляжу, не оружейный модуль с лазером и другой ерундой, э?
Лесник покосился на двустволку, стоящую рядом у стены, и ничего не сказал. Маркелыч отошел к витринам, вытащил из-за них ящик с боеприпасом. Кабан и Жарик, толкаясь и вполголоса переругиваясь, доедали картошку. Шуршала газета, у кого-то из них в зубах громко хрустел крепкий соленый огурец.
Винт оглянулся на Маркелыча, который сосредоточенно складывал в рюкзак плоские жестяные коробки, пересел на лавку к Леснику и, нагнувшись, зачастил громким шепотом:
— Ты, дед, на Ожога не сердись, он мужик хороший. Лучший боец в лагере, а может, и во всем «Долге». Только после случая с контролером у него мозги набекрень малеха, Да ведь у кого из нас своих тараканов нет под черепушкой?
Лесник ткнул себя в щеку.
— После этого крыша съехала?
— Точно, — закивал Винт и пальцем нарисовал у себя на правой половине лица круг. — И кличкой он своей чуть ли не гордится, ну то есть обычно люди уродства такого стыдятся, а он вроде наоборот… Оно ему энергию дает, одержимость, понимаешь? Когда стали его у нас за глаза Ожогом называть, до него дошло быстро, ясное дело, он с тех пор так и сам стал представляться, мол, Ожог, прошу любить и жаловать… Дело года три назад было, контролер ему попался, толкнул его в «Жарку». Та полыхнула. Но Ожог-то волевой мужик, не удалось мутанту его целиком под контроль взять. Вырвался, однако, видишь, как его волной тепловой припечатало? А контролер смылся, и капитан с тех пор все его ищет, чтобы отомстить, да никак найти не может. Так что о контролерах при нем лучше не заговаривать — звереет, как черт. Понимаешь?
Маркелыч поднял голову от рюкзака и сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:
— Что-то дед задерживается. Давно уж должен прийти, а все нету его. Надо поискать, а?
Голос был знакомый.
— Пахом Сергеич? — прошептал Рамир. Опустив оружие, он медленно повернулся.
Перед ним стоял маленький востроносый дедок со старым карабином.
— А, Рамир! — сказал он. — Помню, помню, встречались как-то… И чего тут забыл, милок? Кого стрелять собирался?
Цыган кинул взгляд через плечо поверх бурьяна. На крыльце рядом со здоровяком появился еще один незнакомец, высокий, с большим носом, похожим на клюв, что-то уныло сказал, повернулся… Детина с пулеметом отступил, зверолов и девушка поднялись на крыльцо. Пулеметчик могучим плечом подтолкнул зверолова, тот качнулся, но вроде как не заметил этого — и вошел в дом вместе с Настей.
— Уже никого, — буркнул Цыган и повесил автомат за спину. — Все, провалил я задание. Кто это там, возле магазина?
— И не только возле, а и в магазине тоже они сидят! — подхватил Пахом дребезжащим тенорком. — Из «Долга» эти ребята, эти… группировщики.
Группировщики. Рамир кивнул сам себе. Нуда, логично: «Долгу» надо, чтобы девушка попала сюда, а «Свободе», стало быть, — чтобы не попала. У этих группировок противоположная идеология: если «Долг» стремится не просто держать Зону под контролем, но, по мере возможности, бороться с ее многочисленными проявлениями, подавлять их, уничтожать, то «Свобода», наоборот, считает, что здесь все должно идти как идет, что нельзя вмешиваться, а надо; сосуществовать с Зоной…
— А ежели никого, так и пойдем отседова, — шепотом предложил дедок. — Подмерз я на осеннем ветерке, согреться надо, а скоро снова идти… Идем, идем, расскажешь, чего забыл тут. Я тебя помню, Цыган, ты парень в целом хороший, без гнильцы.
Он поманил сталкера скрюченным артритом пальцем. Рамир молча пошел вслед за Пахомом прочь от перекрестка, продолжая размышлять: все это дело связано с Крепостью и Боргом — тут уж сомнений нет. «Долг» хочет при помощи девушки разобраться с кем-то… Может, именно с этим Боргом? Подступиться к нему поближе, пользуясь старой дружбой Насти с ним, да и уничтожить? А «Свобода», значит, не желает этого, причем так сильно не желает, что решила потратить изрядную сумму и нанять человека, который убил бы девушку по дороге…
— Давай не отставай. — Пахом стволом карабина раздвинул чахлые заросли сирени, вошел в них. Рамир шагнул следом. И вдруг понял — дед ведет себя нормально! Будто не ощущает антихаризмы сталкера! Это еще что такое? Цыган уставился в спину старика, который шел между зарослями и покосившимся забором. Почему он так спокойно себя ведет? Не потеет, лицо не зеленеет… Рамир даже что-то вроде обиды ощутил, но тут же мысленно стукнул себя кулаком по лбу — радуйся, идиот, что хоть кто-то кроме девчонки может с тобой спокойно разговаривать!
Они вышли из кустов, по тропе обогнули несколько заброшенных домов и вышли к сельпо. Рядом в маленьком домишке на одно окно и жил дед Пахом.
— Мне много не надо, — пояснил дед, открывая дверь в сени. На гвоздиках, вбитых в бревенчатую стену, висели ватники, под ними рядком стояли валенки, башмаки и стоптанные тапки. — Раздевайся, Цыганчик, и будь гостем, — пригласил хозяин, ставя карабин в угол и сбрасывая болотные сапоги, которые казались огромными на тщедушном старичке. Надев тапки, он прошел в комнату. Ра-мир скинул рюкзак, развязал ботинки, поставил рядом с сапогами. Перед тем как последовать за хозяином, покопался в своих вещах, вытащил банку тушенки и брикет ооновского пайка, а еще тубу с сигарой.