– За здоровье Светлейшего Государя! – Провозгласил я.

– О, да, да, – оживился он.

Ему удалось проглотить почти всё, лишь несколько капель напитка пролилось на скатерть. Я плеснул ещё, и, поскольку бутылка закончилась, позвал слугу.

– Одна нога здесь, другая там, – приказал я. – А мы, господин Хоффентоллер, за что теперь выпьем?

– Эээ? – Уставился он на меня.

– Ну за что же, как не за вас, – сердечно подсказал я. – За ваше здоровье и благополучие. До дна!

На этот раз у него возникли проблемы с тем, чтобы попасть кубком в рот, так что я встал и любезно ему помог. Я выждал, пока сосуд опустеет. Сел и отрезал себе солидный кусок куриной грудки. Слуга принёс на подносе бутылку вина и озабоченным взглядом посмотрел на качающегося на стуле Хоффентоллера.

– И сколько здесь слуг? – Спросил я.

– Сейчас посчитаем. – Он отогнул палец левой руки. – Куно, Давид, Дорота и её дочь. Значит, пятеро выходит.

– Давид это тот, похожий на ласку?

– Ну. – Он скривил губы в улыбке.

– Вытащи и для вас несколько бутылок. Господин Хоффентоллер разрешает.

– О, благодарю, ваша милость, – воодушевился он и помчался в сторону подвала куда более быстрым шагом, чем обычно.

На дворе ещё были сумерки, когда все, кроме вашего покорного слуги, были пьяны до потери образа Божьего. Хоффентоллера уложили на кровать, и даже стянули с него обувь и накрыли одеялом. Пусть спит спокойно. Тогда я решил посмотреть, что делают слуги. Все пятеро сидели за кухонным столом. Две женщины (одна в годах, вторая молодая) дремали, похрапывая, старый слуга и его компаньон говорили о чём-то столь невнятными голосами, что я едва разбирал отдельные слова.

– Готовы, господин, – доложил Давид.

– Тогда идём.

– Но ключ, господин. От той комнаты. Его милость всегда носит его на шнурке на шее.

Я на минуту задумался. Если, не дай Бог, Хоффентоллер очнётся и обнаружит отсутствие ключа, это будет означать проблемы. А я знал, что иногда люди, даже самые пьяные, на это способны, чтобы проверить, не пропало ли что-то, что они охраняли и что ценили.

– Мы справимся и без ключа. От подвала у тебя есть? – Он забренчал связкой ключей и пискливо рассмеялся. – Даже не почувствовал. – Он указал подбородком на старшего слугу.

Он и его спутник уже не разговаривали, а сидели в унылой задумчивости. Я посмотрел и увидел, что их кружки пусты. Я налил им щедрой рукой.

– Со мной не выпьете? – Встряхнул я их.

– От-тчево б не вып-пить?

Я убедился, что они опорожнили кубки, и вновь их наполнил.

– Пошли. – Кивнул я Давиду. – Добудь огонь и зажги свечу.

За комнатой, в которой мы разговаривали с Хоффентоллером (который сладко спал, посвистывая носом), находилась дверца. Давид отыскал нужный ключ, и мы спустились по лестнице. Свеча мерзко воняла, видно у Хоффентоллера не было денег на пчелиный воск, и он пользовался дешёвыми свечами из животного жира. Но, по крайней мере, она давала хоть какой-то свет.

– За коптильней, – зашептал мой помощник. Мы остановились перед солидными дверями из крепкого дерева.

– Посвети, – приказал я, склоняясь над замком.

В преславной Академии Инквизиториума нас учили разным вещам. Конечно, всё внимание было сосредоточено на том, что наиболее необходимо инквизитору: навыки чтения и понимания книг, распознавания демонов и следов тёмной магии, эффективной защиты от колдовства и дьявольских созданий, проведения допросов, как предварительных, так и квалифицированных, навыки боя голыми руками или с помощью кинжала или меча. Ха, целую книгу можно было бы написать о трудной и изнурительной учёбе в Академии, в которую попадали молодые ребята, после нескольких лет покидающие её в качестве квалифицированных инквизиторов. Наши мудрые учителя, однако, знали, что иногда инквизитору могут пригодиться и навыки преступника. Поэтому нас обучали трудному искусству вскрытия замков. Необходимый набор инструментов я всегда возил с собой, исходя из справедливого предположения, что лучше, чтобы он сто раз не пригодился, чем остаться без него в тот раз, когда он будет нужен.

Замок не был сложным, так что я быстро справился с работой.

– Останься здесь, – приказал я парню, забирая свечу из его рук.

Я толкнул дверь и вошёл внутрь. Потом осторожно закрыл её за собой. Я обвёл свечой вокруг, чтобы осмотреть помещение при свете мерцающего жёлтого огонька. Комната была небольшая, хотя и тщательно оформленная. Стены были завешаны коврами и шкурами, пол выложен волчьим мехом. Меня, однако, больше интересовала большая кровать с балдахином. Шторы были опущены, но на этой постели кто-то лежал. Я не видел человека, лишь слышал сдавленное дыхание, а кроме того чувствовал характерный запах старого, больного человека. Я поставил свечу на тумбочку у кровати, положил правую руку на рукоять кинжала, а левой медленно отодвинул занавеску. И увидел его. Он тоже смотрел на меня глазами, в которых не отражалась ни одна мысль, ни одно чувство. Он был стар, невероятно стар. Его исхудалое лицо напоминало мятый лист бумаги, на лысой, покрытой коричневыми пятнами, голове росли три пучка седых волос, благодаря которым он напоминал рогатого демона. Я опустил взгляд на лежащие на одеяле руки. Они выглядели, словно высушенные куриные лапки, и я был почти уверен, что тонкие кости сломались бы при одной попытке лёгкого касания. Я склонился над стариком.

– Ты меня слышишь? – Прошептал я. – Видишь меня?

Долгое время казалось, что он не замечает моего присутствия. Но потом он вдруг опустил веки. И сразу же снова открыл глаза.

– Ты Маурицио Хоффентоллер? – Спросил я. – Тот, что вернулся из Святой Земли?

В этот раз он моргнул гораздо быстрее, чем прежде.

– Иисусе Христе, – Проворчал я. – Значит, это правда.

Конечно, по-прежнему это всё не имело никакого отношения к осуществляемой мной работе, однако я ведь всегда говорил, любезные мои, что Мордимер Маддердин не любит загадок. Вернее, любит их разгадывать. Я отошёл от старика и решил поближе присмотреться к комнате. Я взял свечу с комода и прошёлся вдоль стен. Вроде бы ничего интересного, но я остановился перед картиной. Человек, изображённый на портрете, был тем самым мужчиной, что тот, чьё изображение я видел в комнате наверху. Те же заострённые усики и горделивое выражение на лице. Старик, лежащий в постели, напоминал его в той же степени, в какой пепел от костра напоминает дерево, растущее в лесу.