— Шарон, объяснений не будет. Если сердце вам вещует, приезжайте к стене комплекса терсходбюро. Только не на маршрутке. Как ни смешно, но канат с собой захватите. Остановитесь возле телефонной будки на улице Сознательных.

— Кто это звонит? — голос был заспанным, бессмысленным.

— Никто. Это в ушах звенит, — ладно, все ясно. Я швырнул трубку. В голову, как дрожжевая пена, полез фарш из дешевых фильмов. Скинул башмаки, мазнул копотью по лицу. В натуре, плевое дело для ниндзя спуститься по черной лестнице на первый этаж, шмыгнуть по коридору, и там уже гараж. Захватить какой-нибудь транспорт на тысячу лошадиных сил и таранить ворота на полном ходу. Красота. Жаль, снимать не будут кинематографисты.

Босые ноги зашлепали по ступеням еще громче, чем каблуки. Я посмотрел с лестницы на коридор первого этажа, в том конце, где спуск к гаражу, мелькали тени. Охранники, конечно, фильмы смотрели получше моего и гараж перекрыли первым делом. Оставалось только одно: идти в хранилище. Туда они так скоро не полезут. Там, правда, пушистый черт, но он безглазый, безухий, безмордый, а мы будем вести себя примерно.

Зашел, сижу на ступенях, фонарик не включаю, чтобы противно не стало. И вот начинается. Как в бане при плохом паре. Опупеваю, пот градом, в ушах сводный военно-симфонический оркестр. Но и этого мало. Стало, как в бане, когда накушаешься прокисшего пива. Только все в квадрате. Я добрался на ощупь до пожарного щита, заэкранировался, и немного полегчало. Соображение ко мне возвращается временами. Я понимаю, что самое главное еще впереди. Я меченый разыскиваемый преступник, сетевая программа передала плесени мою «фотокарточку», какие-то установочные данные, например, частоту излучения тела. А каналы связи, если нужны, тут кругом, хотя бы на стене радиоточка висит. Не получилось инкогнито. Я опять продул, пойду сдаваться. И в ответ подвал заливает ярким светом, далеко идти не надо, входит сам охранник, хозяин жизни в ладно скроенном, приталенном, припопенном мундире. Глядит, как орел, поводит носом, как пес, трусит кругами, все ближе и ближе к щиту, за которым я балдею и давлю бунтующую физиологию. Я никак не готовлюсь, да и чего тут готовиться. Он сотню таких клопов, как я, передушит, особо не напрягаясь. Сделал здоровяк последний круг, но щит у него почему-то подозрений не вызвал, а может, и я, в натуре, скороспелый ниндзя. Тут меня, однако, так пробрало, что я выскочил с приступом своим рвотным, как ракета. И пока он верно реагировал, разворачивался, лез в кобуру, я в него запузырил первой попавшейся бобиной — смотри древнегреческую скульптуру «Дискобол». «Диск» попал ему прямо по тыкве, чуть пониже козырька. И этот перепоясанный ремнями жлобина повалился, как сноп, который связали пьяненькие колхозники. Я сам удивился своему выхлопу энергии и вдобавок стравил от полноты чувств на поверженное тело. Безобразную сцену устроил, стыдно стало, но тут я по счастью наполовину выключился. Делаю все, что любому агенту «07» прописано. Но не переживаю, не мандражирую, будто я так каждый день перед обедом разминаюсь. Помню, добрался до гаража, сделал кому-то подкат, вернее, свалился в ноги, кого-то дернул за чуб. Потом по мне стреляли вильгельмы телли из охраны, хорошо хоть не перепутали с яблоком. Во дворе уже не палили, а орали в матюгальник и светили прожекторами, загон, что ли, устраивали. Пока я был в отключке, мне почему-то казалось, что Брусницына все-таки врубилась, нашла машину и едет навстречу. Однако возле стены до меня дошло, что с таким же успехом сейчас прибегут на помощь Серый Волк или Сивка-Бурка. Тут у меня новая фаза отупения, то ли я резко возмужал, то ли сверхпомолодел. Челюсть нижнюю выдвинул и кричу туда, откуда топот слышен: «Я буду откручивать вам головенки вот этими вот руками». Едва я свою оголтелую фразу закончил, что-то щелкнуло меня по затылку. Враги сверху? Нет, конец каната. «Что с ним делать-то, — начал соображать я, — как карабкаться-то, совсем выдохся». «Держитесь, держитесь крепче», — голос из-за стены, тонкий, чей — не разберешь. Наверное, я схватился, но заодно пара бойцов уцепилась за меня. Рявкнул мотор, и я в момент оказался на верхушке стены, правда вместе с ребятами. Но им, видно, не судьба. Или мой пиджак лопнул, или я вывернулся, только они улетели назад. Еще один толчок, и мое тело рухнуло на ту сторону зла. Хорошо, внизу был надувной матрас, а то бы костей в два дня не собрать. Но я все равно сразу обмяк. Шарон Никитична, а это именно она накудесила, тянула меня, потому что ноги мои уже не двигались, запихивала в кабину, потому что руки мои уже не цеплялись — будто воздух из меня выпустили. Что-то, кажется, снаружи осталось, но машина резко газанула, я упал с сидения и провалился в сизую мглу. По дороге вниз липкая дрянь обклеила меня со всех сторон. Пока я думал, вопить или не вопить, падение закончилось без ушибов и переломов. Я был непонятно где, непонятно в чем. Кругом стало небольно покалывать, миллионы острых нитей прошили меня насквозь. По ним шла волна, мягкая, ласковая такая, она убаюкивала, растворяя мысли и страхи. Огонек чуть затеплился и тут же задохнулся.

Когда сон типа «кошмар» наконец отпустил погулять, я оказался в совершенно незнакомой комнате, очень противно освещенной. Без «глаза» всегда так. Я-то, дурачина, свой кокнул, теперь придется побегать за подаянием. Не долго вспоминал, у кого же из моих знакомых не должно быть «глаза». Конечно, Брусницына, узнаю плясунью, в этом У нее аскетизм, в другом наверстывает. Стало и все остальное выплывать. Если, вообще-то, узнают, что я в разведчика играл в комплексе терсходбюро, то утюгом по голове погладят. С другой стороны, не пойман. А через пару лет эту историю можно будет и рассказать кому надо — больше ценить станут. Здорово я Брусницыну привлек. Надо же, явилась, феномен природы. Конечно, не из-за большой любви ко мне, а по своим причинам. Особенной же хочет быть. Пусто у нее в комнате, только на стенах какие-то рожи поганые в рамках. Но, наверняка, хоть одну безделушку она имеет, поигрывает втихаря, отдыхает от принципов. Надо спросить, есть ли у нее «Народный суд». Там у тебя задача одного вертлявого к стенке поставить. Манекен тот отлично сляпан, даже сморкается. Хоть уже родился виновным, но адвокатов приглашает, лучших в истории. Сам вьется, как сало на сковороде. Если намастачишься, то все же вышки для него добьешься, зал закричит: «Собаке — собачья смерть», и по кочану ему бабах из электрического пистолета. Только потом надо запасную голову вместо расколотой привинтить. Нет, пожалуй, у этой сексуал-демократки такой игры не может быть. Кстати, где она шляется? Вдруг побежала заложить меня и заслужить полное прощение — дескать, сдам вам своего товарища с поличным. А на самом деле, какой я ей «свой», меня не жалко. Потом доказывай андрей-ивановичам, что, дескать, раньше я шел на таран оттого, что имел злое воззрение на коллективный разум, а теперь я свой элемент, но просто подурил со скуки, с кем не бывает — пустите обратно в стадо.

Вошла Шарон Брусницына и вышла. Сказала, что в порядок себя приведет, а то с машиной и со мной намучалась. Ну, если вместо ума у тебя вставные мысли, тогда и мучайся, милая. Опять является, уже намазанная. Небось, красавицей себя считает, а глазки опухшие и морщины на лбу лесенкой. Впрочем, для горячего набаба Немоляева любая афиша годилась.

— Шарон, раз уж мы единомышленники, то давайте по правде рассказывать. Хотя бы, как у вас очутилась кассета, скажите без всякого кокетства.

— Я лучше пококетничаю с поленом. А кассету вы засунули в выводное устройство гидроперегрузчика. Могу и марку назвать, в первый раз услышите. Пришел поезд, и кассета вместе с гранулами пурамина попала в вагон-цистерну. А потом и на смежное предприятие «Новый электрон». Там во время проверки поставки на качество, увидели неоднородность в массе пурамина и вызвали эксперта Службы. Это был Явольский. Отнять у него, понимаете, уже дело техники.

— Знаю я вашу технику, она еще жрицами Астарты применялась. В самом деле, давайте поговорим о чем-нибудь веселом. Как вы, например, развлекались в бальном товариществе?

— Мы там не развлекались, — встрепенулась она. («Рассказывай, рассказывай»). — Мы туда по делу пришли. Виктор давно уже понял, что в большинстве отраслей и областей оставлена только узкая щель для развития. Но еще удивительнее, что никто с этим разбираться и не желает. Раз хорошо всем, чего тут сомневаться, только такой разговор.

— Бабка сомневалась, с лестницы сорвалась. Зачем вы царапины расчесывать хотите. Ведь едва у нас наладилось. Из грязи едва на ноги встали.

— Кто встал? — взвилась она. — Засилье пураминовых дисков и пирамидальных транспьютеров — полное. Доставка грузов в ближайший космос — только система «Прыжок-2». Пути сообщения — одна технология «Супербуравчик». Общественный городской транспорт — ничего, кроме «паучков». Гидропоника — лишь нитрофосфатная. Да кругом в этом же духе. Перебираемся на один сучок. А выдержит ли?

— Только не надо ужасов. Ну, сидели мы раньше на ста сучках. Если ты со всей родней в одной комнатке кукуешь, а рядом подлец-ворюга шикует в своей квартире, вот тогда страх. Начинаешь и близким, и этому гаду смерти желать, им легкой, ему мучительной. А сейчас худо-бедно, побольше или поменьше, но у каждого своя конура. Если пьяный голодный сосед ночью обгрыз цыпленка в твоей кастрюле, вот действительно ужас. А сейчас свой килограмм в глотку получишь, хочешь не хочешь. Пускай у кого-то хоромы в лесу и хитрые тренажеры, ничего, это можно пережить. Может, там ему легче о нас думать. А вы говорите, хочу тонкостей.

— Ничего я не говорю, — тявкнула она. — Вы же, Антон Антонович, попытались проснуться, уже глаза приоткрыли, но сейчас храпите еще страшнее, чем раньше.

— Хррр. Эй, бодрячки, скажите-ка спящим царевнам, за какое место нас муха цеце укусила?

— За ум укусила. Странно ведь, Антон Антонович, когда вас еще звали Шнурком, вы были другой. Могли пролезть с аппаратурой в зубах к какому-нибудь смрадному железобетонному монстру за пазуху. Тогда вы боролись с действительностью. Когда она давала по шее, вы убегали от нее. Бузили, сквернословили, пробовали «травку», загоняли детали налево. А сейчас вы только сознаете необходимости, испытываете уверенности и чувства глубокого удовлетворения.