Со всяческими кранами разобралась, помощь все же не понадобилась. И долго держала руки под струей горячей воды, пытаясь согреться. В квартире было тепло, да и на улице не так уж холодно, просто ветер. И нервы. Это все нервы. Просто нервы, надо успокоиться и во всем разобраться. И… и не так ведь все и плохо!

Ну, в самом деле. Она в Сибирии, да. Но все еще жива. А ведь сколько предположений было, что просто при входе в «границу» на атомы разметает. Или местные расстреляют еще в воздухе… Ей не позволят вернуться домой. Но она не в тюрьме, не брошена в одиночестве в безводной пустыне. Она в большом человеческом городе, и не под забором, без копейки местных денег и знаний об окружающем мире. Она в квартире, где ей выделена отдельная комната, ей назначен опекун, который поможет ей здесь прижиться: объяснит местные законы и правила, поможет найти работу — едва ведь он заинтересован содержать ее вечно… Мама… Но вот честно, она же летела в другой город, где собиралась прожить без мамы и папы две недели, ничуть не горюя при этом… Но она собиралась вернуться… Вот, значит, через две недели, когда планировавшийся срок разлуки истечет, и можно начинать плакать. Ведь две недели без родных она прожить в состоянии?.. Ну и вот Он же (как бы его ни звали) переехал в другую страну, и живет себе, да и многие переезжают — в другую страну, в другой город — расставаясь при этом с родственниками. И живут. Привыкают. Да она и сама после школы планировала обучение продолжить… не в Анапе. Южно-Российский университет, как минимум, а если б маму удалось уговорить, то и в столице…

Она решительно закрыла воду и потянулась за полотенцем. Промокнула лицо, вдохнув едва ощутимый аромат сандала, Его аромат. Нехорошо, наверно, пользоваться его личным полотенцем, но другого Он ей не дал — не то забыл, не то тоже чистых нет. А Он… стремно, конечно, жить вдвоем со взрослым мужчиной. Да еще и достаточно молодым. Опекуны, они все же постарше должны бы быть. И никак не противоположного пола. Что-то в этом не то все-таки. Неправильное. Или действительно предполагается, что она за него замуж должна выйти? Или вышла уже? Недаром же он про «навсегда с ним» рассказывает… Но вроде же на немедленном исполнении супружеских прав не настаивает. И комнату отдельную выделил…

Нет, надо заканчивать гадать и трусить, надо выходить и пытаться как-то разговаривать, знакомиться, объясняться. Человек-то он, кажется, не плохой…

Вышла. Справа была, видно, прихожая. Верхняя одежда на крючках висела, внизу — галошница. Аня аккуратно поставила на нее свои кроссовки, одела стоящие там небольшие, явно женские тапочки.

И вздрогнула, почувствовав его присутствие слишком близко.

— Ну так не честно, Ань, ну в самом деле! — он стоял, опираясь на косяк, всего в двух шагах от нее. — Я ж тебя даже не трогал. Сколько можно дрожать, уже обидно как-то.

— Простите. Просто никак не привыкну. Вы так подкрались неожиданно… Я тапочки взяла, ничего?

— Ничего. Они как раз для гостей.

— А там дверь на лестницу, да?

— На лестницу, к лифту, к соседям. На нашем этаже, правда, всего две квартиры, и вторая сейчас пустует, но, уже начиная с девятого — соседей даже больше, чем порой хотелось бы.

— А мы, значит на десятом?

— Мы на десятом. А дома ты на каком жила?

— На первом. У нас частный дом. Небольшой, одноэтажный. Одно время думали комнату на чердаке обустроить, меня отселить, когда подрасту. Но потом бабушка умерла, я в ее комнату переехала, так и не стали. А теперь вот… совсем… смысла нет… А там у Вас кухня? — она заставила себя взбодриться, переключиться на дальнейшее изучение квартиры. И решительно направилась в сторону двери слева от ванной.

— Что?.. А, нет, там просто кладовка.

Она дернула на себя дверь, благо он, вроде, не возражал. Остался на месте, спокойно глядя на ее имитацию кипучей деятельности. За дверью действительно оказалась кладовка. Задвинутая, словно для «складского хранения», не самая новая мебель, ящики, чье содержимое, судя по слою пыли, уже давно никого не интересовало, скатанный в рулон ковер, небрежно прислоненный к стене (и как не упал до сих пор — загадка). Комнатка была, конечно, небольшая, но с окном, а в дальнем углу Аня даже умывальник разглядела.

— Квартира не моя, предоставлена мне на время работы в городе. Вот и затолкал сюда в свое время все лишнее, что от прежнего жильца осталось. Собирался выкинуть потом, да комната все равно не нужна — так руки и не дошли, — спокойно пояснил ей хозяин квартиры (хоть и временный, как выясняется). — Ты далеко бы не заходила, там пыль никто годами не убирал.

Она и не собиралась. Пока не заметила цепь, свисающую с одной из стен. Заинтересовалась, протиснулась мимо мебели. Действительно, цепь. С толстыми тяжелыми звеньями, идущая от крюка, вбитого в стену где-то на высоте Аниного роста, и заканчивающаяся на полу широким металлическим ошейником. И в метре от этой — еще одна. Такая же.

— Это что??

— Предыдущий хозяин квартиры животных своих здесь держал. Вылезай, Ань, правда. Мне тебя после экскурсии по этой свалке пылесосом придется чистить.

— Да, сейчас, — ближе к раковине на полу белело нечто странное, она попыталась пролезть мимо коробок, чтоб разглядеть. — А что у вас за животные такие крупные, что их в доме на цепи держат? И диаметр шеи такой… мощный. Какие-то бойцовские породы собак?

— У вас нет аналога, малыш. Мои соплеменники порой из нашей страны привозят, а у людей их и здесь нет. Так что не пугайся, не встретишь.

— Да я не пугаюсь, любопытно просто… Ой, так это что, унитаз? — она, наконец, добралась до того, что ее так заинтересовало. — Стоячий, у нас похожие в общественных туалетах раньше делали… А вот чтобы кто для своих животных отдельно канализацию проводил — никогда не слышала. Собак выгуливают обычно, особенно крупных, им же бегать нужно, двигаться…

— Ань, вылезай оттуда, хорошо? В каждой стране свои особенности. Наших животных на территории этой страны выгуливать нельзя, чтоб люди не пугались. А на родине их просто в больших загонах держат, без цепей.