Вышел. И сразу стало легче дышать. Все же от одного его присутствия словно воздух электризуется… или этого воздуха просто становится меньше. И как она могла так заснуть, что пропустила его возвращение? И ведь действительно, едва не утонула. Вот уж… куда нелепей: попасть в страшную-престрашную Сибирию, чтоб обнаружить, что она нестрашная и утонуть в ванной. Для этого, конечно, стоило сюда попасть!

Раздосадованная, напуганная, да и просто излишне взвинченная из-за того, что он не постеснялся зайти к ней в ванну, водные процедуры она заканчивала скомкано и излишне быстро.

Он ждал, морщась от коктейля ее отрицательных эмоций, да мысленно ругая себя за преступную халатность. Назвался опекуном, а сам… За пару часов едва ребенка не погубил! Да, он, конечно, не специалист, но можно ж было сообразить, что усталость, нервы… Нельзя ей было в ванну! Люди такие хрупкие. Так быстро устают. Так легко умирают…

— А ш-што вы делаете? — она стояла возле самой двери и смотрела на него широко распахнутыми глазами. Из всех эмоций — одно удивление и осталось. Ну — и то польза.

— Платье твое новое в порядок привожу, чтоб времени не терять. Примялось, пока из магазина донес, — он отставил утюг, чтоб передвинуть ткань на гладильной доске, затем разгладил еще одну складку. — Почти закончил.

Она смотрела на него как на фокусника… или жонглера… или уродца с тремя руками… в общем, как на кого-то, кого разве что в цирке и увидишь. Не то, чтоб это было приятно.

— А у вас тут что, матриархат? — осторожно поинтересовалась Аня.

— Почему матриархат?

— Ну… я не знаю, — засмущалась. — Просто вы все делаете… постель мне заправили, платье купили, гладите его вот… И прически у вас у всех странные…

— А прически-то тут причем?

— Ну… у нас такие только женщины носят… и работу вы делаете женскую… ну, у нас она считается женской… простите, — отчаянно покраснела, понимая, что наговорила глупостей, и он обидится, и прав будет.

— Правда? И что же делают ваши мужчины, когда остаются совсем без женщин? Неужели превращаются в грязных оборванцев?

Аня лишь недоуменно пожала плечами. Про всех мужчин она не знала, а папа один оставаться не любил, потому что «не собирался голодать», и мама всегда наготавливала ему впрок кастрюли еды («несвежей и холодной»), а когда они возвращались, жаловался, что от грязной посуды по квартире уже запах, рубашка испачкалась, и ему не в чем ходить, потому как другую ему никто не погладил…

— Малыш, ну ты сама подумай, — продолжая деловито орудовать утюгом, невозмутимо объяснял ей меж тем новый знакомый. — Я живу один, слуг у меня нет. А на работу я должен приходить идеальным, в том числе в идеально чистой и глаженой одежде. Где же мне ее брать? И потом, это я должен выглядеть идеально, так почему это должно стать заботой какой-то женщины?

— Но я…

— И ты, я не сомневаюсь, умеешь все это делать сама. Сама и будешь. С завтрашнего дня. А сегодня ты слишком устала, и я просто тебе помогаю. Кстати, закончил. Иди, меряй.

Платье было красивым. Легким, воздушным, цвета яркой весенней зелени, с мелкими белыми цветами, рассыпанными по ткани. Чуть широковато, но пояс решал эту проблему. Юбка мягкими волнами спускалась до щиколоток, свободные слегка прозрачные рукава собирались резинками на запястьях, вырез небольшой, едва приоткрывает ключицы. В целом, наверно, неплохо, ей, вроде, идет. Хотя видеть себя в платье было довольно непривычно. Она уж и забыла, когда одевала в последний раз… в детстве, должно быть. Хотя, в детстве, помнится, тоже предпочитала шорты.

Чтобы разглядеть себя целиком ей пришлось залезть на кровать. Идеально расправленное одеяло смялось под ее ногами. Но это ведь ничего, кровать ведь теперь ее… Хочется надеяться, что только ее… Да что она опять все о том же!

Но платье было таким… взрослым, что ли. А ей предстояло идти в ресторан с едва знакомым мужчиной. Почти свидание. Или без почти? Ведь потом, поздно вечером, им предстоит вдвоем возвращаться сюда же и… Нет, стоп, хватит себя запугивать!

Надо накраситься, наверно. Ресторан — это торжественно, все же. Мама, правда, была против «неумеренного пользования косметикой, школьницам это ни к чему». Но где теперь мама и где теперь школа?.. Да и нет у нее ничего особенного для «неумеренного», так, тушь да помада почти натурального оттенка.

А из обуви — только кроссовки.

— Да, не слишком сочетается с платьем, — согласился Он, глядя, как она завязывает шнурки. — Но легкую эпатажность облика мы можем себе позволить. А платье тебе идет. Ты в нем выглядишь почти взрослой.

— И чем это мне грозит? — комплимент был весьма сомнительным, но понять этого человека, от которого стала внезапно зависеть ее судьба, ей было важнее.

— Ну, я буду не так смущаться, идя с тобой по улице.

— Вы — и смущаться? — она не поверила. — Но почему?