Чтобы нервно ждать ее дома (нет, обедать она так и не приходила), то и дело прислушиваясь к собственным ощущениям. Ее аура, прочно связанная с его, сигналов беды или тревоги не посылала. Значит, все хорошо, иначе он бы почувствовал. Вот только беспокойство не отпускало.

Она явилась, когда и для ужина, на его взгляд, было уже поздновато. Ввалилась, веселая, раскрасневшаяся, переполненная эмоциями и впечатлениями.

— Ар, вот ты мне скажи, — потребовала практически с порога, — как единственный, похоже, здравый здесь человек…

Он скептически выгнул бровь. Здравым он себя в данный момент не ощущал. Человеком и вовсе никогда ощутить не удавалось.

— Что такое «вампирская щедрость»? Это как вообще?

— В ка… ком смысле? — сердце как-то неровно стукнуло. Вот не хотел он ее пускать. Но… вроде искренне веселится.

— Да в прямом. Ну, вот скажи, как можно улицу в городе так назвать? Я ж думала, они прикалываются, послала их… А они же, оказывается, всерьез…

— А чуть подробней можно? Кого и куда ты послала?

— Да ребят. Подошли на дороге, спросили, как на улицу Вампирской Щедрости пройти, — хихикнула, не удержалась. — Ой, прости, до сих пор смешно. А тогда я и вовсе минуты две хохотала, думала, прикол такой местный…

— И в чем прикол? — недоуменно воззрился на нее он. Насупился даже. Все же обидно…

— Вот и они не поняли. Особенно, когда я послала их, — она вновь хихикнула, — проспектом Светлых Некромантов до переулка Зомбячьего Благоухания, а там напрямую через кладбище…

— Ан-на…

— Да ладно, мы потом подружились. И даже пошли вместе эту самую улицу Щедрости искать. И ты знаешь, нашлась, действительно. На ней парк аттракционов оказался. В общем, мы там катались… Было весело.

— Пила ты зачем, чудо мое малолетнее? Или это входит в комплекс доказательств на тему «я уже взрослая»?

— Угостили. И вообще, ты и сам мне, помнится, наливал, так чего теперь дуешься? Или это с тобой можно, а с другими никак?

— Ну, меня, честно говоря, такой вариант бы устроил.

— Да перестань, это сидр был, там алкоголя три градуса, было бы из-за чего разговор начинать.

Да он и не начинал. Просто сгреб ее в охапку, радуясь, что она с ним — живая, здоровая, веселая.

— Только не дыши на меня, ладно? Ненавижу этот ваш сидр.

Потом он, конечно, все-все у нее выспросил. И что за ребята, и сколько, и откуда, и какого возраста. И что конкретно они делали в течение всего дня. Потом, когда она готовила ужин, когда ужинала, время от времени принимаясь оживленно жестикулировать с вилкой в руке. А он все слушал, кивал, чуть улыбался.

А вот с поцелуями больше не лез, даже перед сном обнять не попытался. И кино смотреть не позвал. Отговорился, что запах этого несчастного сидра (Да сколько она выпила его, глотка три? И когда это было, полдня назад?) потом долго не выветрится из его спальни. Она не поверила, решила, что ревность.

А он… Он вздохнул и улетел к Астэе.

Там не было людей, совсем. Хозяйка выступала за чистоту крови. Или ты развлекаешься с людьми, но где-то еще. Или с соплеменниками — под ее крышей. И он был согласен, на таких вечеринках люди только мешали, люди были хороши, но — сами по себе, такими, как есть, а не пытаясь подстроиться под нормы своих «старших братьев». Люди хрупки, им не выдержать огненный ритм, им не дано кружить в головокружительном танце вечной страсти, не дано…

Он вдруг понял, что не хочет. Отстранился, вышел на балкон. Веселье продолжилось без него, его партнерша, развернувшись, легко нашла нового кавалера, припав губами к его губам с той же страстью, что минуту назад целовала Аршеза. А он стоял в одиночестве на ветру, и полы расстегнутой рубахи яростно трепетали, словно требуя продолжения активных действий. Вот только действовать почему-то не хотелось.

Кружишь, как белка в колесе, не запоминая ни лиц, ни тел. Пьешь, не в силах напиться и путая вкусы. А хочется только ее. Лицо, которое не забыть. Запах, который ни с чем не спутать… И зачем ей вздумалось пить эту гадость, воняет же омерзительно, в собственном доме задыхаться начинаешь… Но зато… Зато он точно ее не напугает!

Он стремительно взлетел, перемещаясь на крышу, где среди пары десятков машин белела и его. Уже не новая, доставшаяся от отца, с преобразователем даже не прошлого — позапрошлого еще поколения, порой отчаянно барахлившим, отчего машина временами просто «провисала» в воздухе, приходилось едва ли не физической силой ее удерживать… Да ладно, все не падала, да и на части не разваливалась. До дома долететь — в самый раз.

А на собственной крыше, еще подлетая, заметил маленькую фигурку в ночной рубахе. Она сидела, прижимаясь спиной к боковой стенке входного тамбура, отчаянно обхватив коленки. Лохматая, замерзшая.